Именно открытие свитков Мертвого моря настоятельнее, чем любые ссылки в текстах IX или X в., подвинуло ученых к осознанию связи между цадокитскими фрагментами из генизы и древнееврейской сектантской литературой; оно также устранило все сомнения в подлинности и первичной среде создания "Дамасского документа". Если кто-то еще и нуждался в добавочных вещественных доказательствах, то таковые были представлены многочисленными обрывками старых списков того же самого документа, которые все без исключения были обнаружены в кумранских пещерах III и IV. Тесная связь между цадокитскими фрагментами Шехтера и сектантскими текстами на свитках Мертвого моря была осознана с самого начала, еще до того, как возникла мысль об их общем "пещерном" происхождении. Теперь, собственно говоря, стало правилом включать "Дамасский документ" в большинство изданий или переводов текстов Мертвого моря. Почти во всех бесчисленных книгах, посвященных пещерной литературе Кумрана, "Дамасский документ" использован, чтобы пополнить то немногое, что мы можем заключить о происхождении и историческом фоне создания кумранских текстов. Каждая из этих двух находок, связанных, очевидно, общностью происхождения и содержания, но различающихся по обстоятельствам их передачи и повторного открытия, сама по себе помогала нам лучше понять существо другой.
"Дамасский документ" и свитки Мертвого моря отражают то же самое религиозное течение, те же самые особенности языка (по сути дела, некоторые отрывки совпадают слово в слово), те же доктрины и правила; и оба эти источника содержат много свидетельств о группе, в которой нельзя не усмотреть одну и ту же секту, хотя, возможно, представленную и на различных стадиях своего развития. Тождественность этой секты кумранской общине, средоточием которой был кумранский монастырь Хирбет, сейчас твердо установлена, хотя имя ее пока и не определено. Идентификация секты с эссенами (ессеями), возможно, и правильна, если только допустить, что "эссены" — это общее название для множества различных пуританских групп, которые, подобно зелотам [42]и фарисеям, произошли от более ранних хасидеев и одно время имели больше общего с апокалиптически настроенными фарисеями, чем с саддукеями, известными нам по Новому Завету.
Дохристианская Палестина, подобно, может быть, Англии XVIII в., о которой Вольтер заметил, что в ней существует столь же много вероисповеданий, сколько во Франции известно приправ, была самым настоящим рассадником сект, представляющих умопомрачительное разнообразие. Один раввин, живший в III в., сказал: "Израиль не был рассеян до тех пор, пока он не раскололся на двадцать четыре секты еретиков". Раввинский конформизм и расчетливое уничтожение литературных свидетельств, к сожалению, затуманили картину. Гениза и кумранские тексты показали нам в различных аспектах богатую сектантскую традицию, составляющую часть разнородной иудейской религиозной среды, в недрах которой зародилось христианство. Было бы, однако, неосмотрительным, может быть даже ошибочным, утверждать, что кумранская община предвосхитила христианство в какой-либо из его основных доктринальных или эсхатологических идей.
"Дамасский документ" был не единственным текстом, извлеченным из иудейской пещеры иерусалимскими евреями в 800 г. Что произошло с другими рукописями? Здесь мы можем только делать предположения. По всей вероятности, большинство из них, если не все, рано или поздно были преданы заточению в генизах. Те, что не попали в руки караимов, или те, которые пришлись не по душе даже караимам, были, вероятно, снова вскоре захоронены. Немногие уцелевшие рукописи пропали — должно быть, одновременно с упадком караимской секты.
Даже ветхозаветные рукописи вряд ли встретили хороший прием у раввинов, которые были нетерпимы ко всему, что могло бы вступить в противоречие с твердо установленным каноническим текстом, принятым синодом Ямнии (близ Яффы) около 90 г. н. э. Это вполне согласуется с общей практикой евреев, которые в целом выказывали мало почтения к древним рукописям и выбрасывали документы, как только они оказывались достаточно изношенными, приняв меры, разумеется, чтобы обеспечить точную передачу текста. Примеры подобного пренебрежения к древним книгам являл подчас даже сам Шехтер. Говорят, что от его грубого обращения с рукописями генизы библиотекаря Кембриджского университета бросало в дрожь. Поэтому можно хорошо представить себе судьбу кумранских свитков, попади они только в руки ортодоксальных иудеев.
Несмотря на то что "Дамасский документ" является единственным, о происхождении которого из кумранских пещер мы можем говорить вполне определенно, довольно убедительные доводы можно привести и в отношении древнееврейской версии "Премудрости". Эта рукопись, найденная в генизе, содержит аналогичные ссылки на ца-докитов, и текст ее по списку генизы теперь также прекрасно дополняется рядом фрагментов из пещер Кумрана.
Пещерному братству импонировали в основном апокрифические и псевдоэпиграфические сочинения; возможно также, что некоторые из них были написаны самими его членами. Вероятность того, что после 800 г. подобного рода тексты, извлеченные из пещер, снова попали в обращение, не может быть исключена. Англоеврейский ученый Хью Дж. Шонфилд выдвинул интригующую гипотезу, согласно ей некоторые книги были извлечены из пещер и "в списках либо в переводах достигли в конце концов России, где они, возможно, отчасти представлены такими старославянскими текстами, как "Книга тайн Еноха", "Апокалипсис Авраама", "Заветы двенадцати патриархов", "Видение Исайи", "Жизнь Адама и Евы", и другими" [43].
Не кажется ли удивительным то, что мир должен был ждать более чем тысячу лет после находки 800 г., пока в том же районе совершенно случайно не были открыты новые рукописи? На это можно ответить, что мир на протяжении всего этого времени вовсе и не ограничивался одним ожиданием. Почва Египта отнюдь не начала внезапно являть на свет папирусы именно в XIX в., когда на сцену выступили египтологи и папирологи. Было бы нарушением всех законов вероятности, если бы феллахи в поисках себаха в течение тысяч лет не выкопали бы случайно папирусных отрывков или свитков. Но за отсутствием интереса к ним не было и рынка сбыта. Эти находки не были подлинными открытиями, и драгоценные древности бесцеремонно выбрасывались. Открытие никогда не бывает просто счастливой находкой; оно требует понимания значимости найденного объекта, а также определенной культуры, готовой воспринять все, что способно обогатить ее знаниями.
Племя таамире скиталось по Иудейским холмам начиная с XVII в., а до них здесь были и другие бедуины. Евреи, пришедшие в Ханаан до и во время Исхода во II тысячелетии до н. э., были их отдаленными родичами. Пастухи и козопасы располагались на ночлег в тех самых пещерах, в которых теперь мы находим остатки древних рукописных хранилищ. В некоторых из пещер, скрывавших фрагменты древнееврейских свитков, были обнаружены арабские тексты гораздо более позднего времени (XIV и XV вв.). Связанные с пещерами предания разных районов мира (например, Альтамиры в Испании) повествуют о провалившихся в отверстие пещеры животных и о добром пастухе или любящем хозяине, который, идя на выручку, забирается в пещеру и случайно обнаруживает спрятанные в ней предметы. Собственно говоря, после обнаружения пещеры I некий старик таамире обратил внимание своих соплеменников на одну отдаленную пещеру, в которую он забирался несколькими годами ранее, преследуя раненую куропатку. Это была пещера IV, которая оказалась, быть может, самой богатой из всех и, по мнению ряда специалистов, была главным хранилищем библиотеки кумранской секты.
42