Тут музыканты закуривают по новой папиросочке и уходят. Они никому не кланяются, никого не благодарят; они поиграли, им заплатили, и делу конец.
Но вот начинает сказываться действие кофе: я чувствую приятную истому, меня слегка знобит, руки у меня дрожат. Нам хочется есть. Но здесь нет кушаний. «Poulet»[12] — говорим мы. Тот же турок опять переводит, но слуга улыбается и трясёт головой в знак того, что у них нет кушаний.
Но нам хочется остаться здесь, тут так хорошо, а так как мы при том же утомлены от кофе, то нам не охота двинуться с дивана. «Дай ему маленькую взятку», — говорит моя спутница. И я даю ему взятку. Он виду не подаёт, что в руку его попала хоть какая-нибудь монетка; однако мы видим, что он что-то соображает. Вдруг он принимает какое-то решение, выходит на улицу и не возвращается. Это он пошёл за цыплёнком! — соображаем мы. Но ведь есть и другой слуга, который не забывает нас и подливает кофе в наши чашки. И мы опрокидываемся навзничь, мы — турки, мы глядим в потолок. И головы наши начинают рассуждать:
«Как, в сущности, хорошо со стороны этого народа, живущего так близко от Европы, — так славно оградиться от всякой суетливости!» — думаем мы. Вот лежат здесь двадцать человек на диванах и наслаждаются утренним часом вместо того, чтобы торопиться на фабрику или в контору и корпеть там целый день. Чем живут эти люди? Они сменяются, одни приходят, другие уходят, у всех, как видно, есть время насладиться утром. По-видимому, всё это — люди различного общественного положения, от плохо одетого работника, промышляющего на рынке случайным заработком, до изящного эфенди[13] с рубином на мизинце. Один из них уж во всяком случае щёголь: волосы у него надушены, усы напомажены, одежда у него из тёмно-синего сукна, а на ногах — лакированные ботинки. А ближе к нам, на нашем же диване, сидит ремесленник. Мы опять видели его позднее в его маленькой лавочке на улице; он шляпочник, он расправлял публике старые чалмы. А вот сидит же он здесь, у него есть для этого время, есть возможность к этому. Простому человеку недорого стоит жить в этой стране, — ломоть хлеба, луковица и глоток фигового сока, смешанного с водой, могут служить достаточно сытным обедом для турка. А до работы и по окончании работы сидит он в кофейне. Или он сидит в тени ворот мечети и отдыхает, и отдаётся своей грёзе.
А тем временем западноевропейский социалист с неистовством набрасывается на газету.
Наш слуга возвращается назад с деревянным подносом, полным фруктов. Он принёс этот «завтрак» из лавки. Цыплёнка с салатом нет, а только несколько маленьких сладких печений. Но слуга несёт свою добычу с таким видом, словно он доставил нам всё, чего нам нужно. Ах, он не знает наших северных аппетитов! Пожалуйте-ка сюда бычачью ногу!
Тут мы в первый раз едим сырые, свежие фиги. Фрукт этот не понравился нам: он приторно сладок, противен, без соку и к тому же наполнен мелкими зёрнышками, точно кашей. Нет, фиги у нас дома были лучше, — то лакомство, которое лавочник получал прессованным, в ящиках. Вот это были фиги!
И виноград не такой, как кавказский. Такого, как кавказский, нет больше на всём свете.
Мы расплачиваемся и выходим.
На улице, откуда ни возьмись, выплывает отельный служитель и предлагает быть нашим проводником. Этот ловкач прозевал нас в гостинице, но решил во что бы то ни стало разыскать нас во всём Константинополе, только бы мы не ускользнули от его услуг. И он таки нашёл нас!
Проводник — грек. Он объездил с господами многие страны, янки — его специальность, побывал он и в Америке. Турок это не проводник для иностранца. Он слишком для этого горд, он знает, что его народ обладал высшей культурой, когда Рим был ещё варварским. Проводниками бывают греки, армяне, евреи. Турок бывает лодочником, он гребёт на каике по любому из трёх водных потоков Константинополя, он может быть носильщиком, подёнщиком, но только не слугой иностранца.
Мы ворчим и раздражаемся на своего проводника, но отделаться от него мы не можем. Он говорит, что оставаться при нас его обязанность. После этого мы убеждаемся, что он во всяком случае подаст нам счёт, — будем ли мы пользоваться его услугами или нет.
Он ведёт нас на башню Галаты[14], откуда мы видим город с высоты птичьего полёта. Проводник начинает пояснять нам:
13
Эфенди (тур. efendi, от позднегреч. authentes — повелитель, господин) — в Османской империи форма обращения. Применялась к очень широкому кругу лиц, в частности, к духовенству, чиновникам, иностранцам.
14
Галата — основанное генуэзскими колонистами в византийскую эпоху предместье Константинополя (Стамбула), позднее — основной торговый район этого города. На месте бывшей Галаты — торговый портовый район Каракёй.