В верхнем кормовом трюме в это время проходило построение личного состава для перехода в столовую, находившуюся в носовом трюме. Выравняв шеренги, дежурный старшина 2–й статьи Вовк подал команду: «Нале–во!» — и тут раздался огромной силы взрыв, через несколько секунд за ним последовал второй. Настил вздыбился и обрушился. Вместе с обломками в воду попадали люди.
Торпеды угодили в носовой трюм и машинное отделение. Корабль разломился на три части. Носовая и средняя части судна через пять минут затонули, но корма еще держалась на плаву. Случайно оказавшиеся в кормовой части офицеры «Достойного» Л. Д. Чулков и И. Д. Дорофеев немедленно бросились в трюм к личному составу. Они прежде служили на эсминце «Железняков» и боевого опыта им было не занимать.
Осмотревшись, Чулков понял, что конвой продолжает следовать тем же курсом, а помощи не видно. На всякий случай приказал комендорам стать к кормовому орудию и подготовить боезапас к стрельбе — ведь неизвестно, что ожидает впереди. Затем Чулков взял на себя руководство спасением команды. Веревками и подручными средствами стали извлекать из нижнего трюма пострадавших. Дорофеев вместе с трюмными быстро осмотрел отсек и, убедившись, что вода не поступает, организовал изготовление плота из крышки люка. Оставшимся на корме Чулков объяснил обстановку, приказал ждать — должна же подойти помощь. Тем, кто оказался в воде, были сброшены спасательные средства.
Помощь подошла через полчаса, показавшиеся всем вечностью. Американский транспорт «Роберт Идеи», шедший концевым в колонне, спустил шлюпки и в них стали подбирать людей, плававших в воде. Британский эсминец «Вольтер» также спустил шлюпку, а затем подошел к правому борту аварийного судна. Была большая зыбь и пришвартоваться к транспорту удалось с трудом. Тем не менее на эсминец сняли 70 человек. Другой эсминец — «Олень» с подходом задержался — он описывал круги, сбрасывая глубинные бомбы на обнаруженную лодку.
Из воды в полубессознательном состоянии подняли штурмана «Достойного» капитан–лейтенанта Льва Лезгина, командира зенитной батареи лейтенанта Виктора Бабия и несколько старшин и краснофлотцев. Старпом «Достойного» капитан–лейтенант Владимир Беспалов был без сознания. В течение двадцати минут ему делали искусственное дыхание, растирали, и он очнулся.
Большую часть советских моряков удалось спасти. Погибло восемь офицеров, четырнадцать старшин и краснофлотцев. Восемнадцать человек получили ранения и контузии. Были жертвы и у американцев[12].
Всех спасенных разместили на английском эсминце «Вольтер». Моряки английского корабля радушно встретили пострадавших, поделились с ними одеждой, накормили и обогрели. По прибытии конвоя в Англию (порт Гринок) больных и раненых направили в госпиталь.
В тот предпраздничный вечер никому не хотелось спать. Погибли люди, наши советские люди, и это не могло не взволновать моряков. Глубокая скорбь в душе каждого соседствовала с жаждой мести фашистским пиратам за их злодеяния. .Да и молодость брала свое. На нарах и импровизированных «стульях» из ящиков и чемоданов офицеры сидели со старшинами и краснофлотцами, беседовали о разных разностях.
Это удивило американского матроса, спустившегося в трюм. Широко раскрытыми глазами он смотрел на командира, сидящего среди матросов, и так растерялся, что забыл, зачем пришел. И как тут не растеряться, если в «демократической» Америке не принято, чтобы офицеры находились в матросском кубрике.
— Что вы хотите? — обратился к матросу главный старшина Журавлев.
— Командера[13] просят в штурманскую рубку, — доложил матрос.
Рябченко и переводчик вышли наверх. В рубке у радиоприемника сидел второй помощник капитана. Из динамика, прерываемая писком «морзянки», доносилась хрипловатая речь.
— Немцы передают сводку военного командования, — сказал американец и жестом призвал к вниманию.
Через несколько минут весь экипаж уже знал содержание сводки гитлеровцев. Они сообщали, что, атакуя наш конвои, потопили восемь транспортов и пять эскортных кораблей[14].
— Туго приходится фашистам, если так гарно брешут, — прокомментировал краснофлотец Рудь.
— Собака лает, а караван идет, — добавил Головин, командир отделения сигнальщиков.
До позднего вечера в трюме не прекращались разговоры.
Забравшись на верхнюю койку и пожелав своему другу «спокойной ночи», я пытался уснуть. Но сон почему-то не приходил. Внизу ворочался на койке Никольский.
Морская трагедия не выходила из головы. Многие из погибших пережили суровые годы войны и не раз смотрели смерти в глаза. А тут эти торпеды...
Утром мы узнали, что враг не оставил надежду атаковать транспорты. Ночью немецкая подводная лодка выпустила в эскортный корабль. акустическую торпеду. Корабль имел на буксире акустический охранитель, и это спасло его — торпеда взорвалась за кормой.
Фашистские подводные лодки вели себя нагло и даже с рассветом не погружались. В утренних сумерках самолеты с английского авианосца «Фенсер» неоднократно атаковывали их.
Между тем волнение моря усилилось. За завтраком разговаривали мало. А хотелось отвлечься от грустных мыслей — ведь день-то какой — Первое мая. Каждый хорошо помнил, как праздновали его в предвоенные годы.
Это был уже третий военный Первомай. Его отметили праздничным обедом. Каждому члену экипажа были выданы и «сто граммов». Старший кок Василий Феофанов, большой мастер своего дела, на этот раз постарался особенно.
После обеда все перешли в соседний трюм, где обычно коротали время. Из динамика доносились звуки легкой музыки. Вдруг мелодия прервалась, послышался хрипловатый свист в эфире, а затем раздался четкий и хорошо знакомый всем голос Левитана, читавшего Первомайский приказ Верховного Главнокомандующего. Он словно вернул нас на Родину, приблизил к Москве, от которой мы находились за тысячи километров. Слова из приказа: "...Дело состоит теперь в том, чтобы очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии, от Черного до Баренцева моря"[15], произнесенные диктором с особым подъемом и пафосом, глубоко запали в душу. Каждый из нас был готов сразиться с ненавистным врагом, осквернившим родную землю. Поэтому еще сильнее стало желание в кратчайший срок выполнить задание, вернуться с кораблями на Родину, чтобы бить фашистскую нечисть. Об этом говорили моряки на митинге, стихийно возникшем в трюме «Джона Леннона».
...Половина пути осталась позади. Мы все больше спускались к югу. Заметно потеплело, чаще выглядывало солнце. Противолодочные самолеты авианосца непрерывно летали вокруг конвоя. Однако гитлеровские лодки не оставили попыток проникнуть через линию охранения.
Жизнь на судне без определенных занятий и обязанностей всем порядком наскучила: тяжело военному человеку в боевой обстановке быть без дела, особенно в таких условиях, в каких находились мы. Говорят, со стороны опасность воспринимается острее. Это верно.
После Первого мая на «Джоне Ленноне» установили порядок: раз в сутки транслировались последние известия из Москвы. Мы снова обрели связь с Родиной. И в обращении хозяева стали приветливее, чаще вступали в разговоры, угощали сигаретами. Просили монету или звездочку на память. Американские моряки проявляли искренний интерес к Советской стране, к нашей жизни, рассказывали о своей нелегкой службе.
Видя спокойные лица русских, порядок и дисциплину в советской команде, американцы недоумевали:
- Страх — естественное чувство. Разве вы не испытываете его?
- Испытываем, — отвечали мы. — Но страх может подавить и сломить только слабого человека.
- А в чем ваша сила? — допытывались хозяева.
- В сознании долга перед своей Родиной, в готовности защищать ее не щадя жизни.
Постоянно поддерживали в нас боевой настрой, высокий моральный дух заместитель командира по политчасти Фомин и парторг Лысый. Лейтенант Лысый — старый партийный работник и опытный пропагандист, перед самым выходом в море раздобыл где–то карту Европы, укрепил ее на деревянном щите в трюме. Красными флажками на карте обозначил линию фронта. Она проходила уже через Прибалтику, Белоруссию, Западную Украину и Румынию. Завершалось освобождение Крыма. За дни похода флажки заметно переместились на запад, и это очень радовало. Взглянуть на карту приходили и американские моряки. Успехи Красной Армии они оценивали одним словом: «О'кэй!».