Тут опять луна выплыла, осветила окрестности, и можно было заметить, что задние ноги скакуна были белые почти до колен.
– Вот это да! – почти выдохнул Радко. И повторил, подскочив: – Вот это да!
А потом зашелся громким торжествующим смехом.
Ясный месяц постепенно вышел из-за тучи. А как появился он полностью, то осветил площадку близ церкви Святого Ильи на Подоле. Служба в храме уже подходила к завершению, стали выходить прихожане. Один из них, высокий статный муж, обернулся к входной арке и широко перекрестился, поклонившись. Потом надел на голову опушенную мехом шапочку, шагнул в толпу. И тут же окликнул двоих:
– Эй, вы чего тут околачиваетесь? Или тоже уверовали?
Те приблизились. Один – крепкий молодец с пышными усами и растрепанной гривой волос, второй – худощавый плешивый мужичок с вызывающе торчащей вперед бороденкой.
– Так любопытно же нам, – молвил плешивый, разводя руками. – Всем интересно, вот и мы тоже решили…
– Решили они. Гм. Хотя… Может, и правильно, что пришли.
– Конечно, правильно, сударь наш Дольма досточтимый, – низким рокочущим басом подтвердил усатый богатырь. – И песнопения христианские нам любо послушать, да и вас проводим до дому. А то как нападет еще… кто. Народу нынче в Киев понаехало – как осы на мед слетелись. Мы же вас оградим, подсобим, чтоб не обидел никто. Ночка вон нынче какая темная, а мы… Уж мы-то!..
– Это меня-то кто-нибудь обидит? – хмыкнул названный Дольмой. – А это ты видел?
И, откинув полу легкого корзно[9], показал рукоять меча. При этом добавил:
– Глуп ты, Бивой, как горшок необожженный. Чтобы я за себя не постоял? Ну да ладно. Раз явились, составите мне свиту. – И к плешивому обратился: – А вот ты, Жуяга, зря брата моего Вышебора оставил. Тебе подле него службу нести сегодня. Ну а как понадобится ему что? А тебя нет.
Названный Жуягой плешивый засопел, перебирая концы кушака.
– Не хватится. Он же прошлую ночь развлекался, тешил себя, а сегодня целый день раны старые его мучили. Потому заботливая Яра и подлила ему макового отвара в пиво. Так что спит нынче наш господин Вышебор, как медведь в зимнюю пору. Его и ударами била теперь не разбудишь.
Сказанное не понравилось Дольме. Остановился, стоял хмурый, вздыхал тяжело, словно бремя какое нес. А то вдруг обозлился, заворчал, что больно много воли ключница его Яра взяла, раз чуть что поит его хворого брата настоями. И заторопился. Да только не больно торопиться у них получалось. Маленький Жуяга постоянно отставал. То оплетка у него на ноге развязалась и он просил обождать, пока перемотает, то засмотрелся на резное украшение чьих-то ворот и другим указывал, а в тени под горой Хоревицей[10] вообще оступился и свалился в речку Глубочицу[11]. Пришлось вытаскивать нерадивого. Долго провозились. Дольма хоть и посмеялся над своим челядинцем, но в то же время стал ворчать, что, дескать, так они до рассвета провозятся, а им еще предстоит подъем осилить на гору, на которой его дворище находилось. Вроде и не так уж трудно это, однако и не сказать, что легко. Надо было миновать заросли под горой, потом крутой подъем. На коне было бы легче. И только Дольма помянул про коня, так сразу и услышал, как за спиной быстро проскакал верхом кто-то из спешивших на Хоревицу. Во тьме не разглядеть. А тут еще Жуяга, которого только что вытянули из воды, опять рухнул в речку. Пришлось вновь вытаскивать.
Купца Дольму это уже не веселило. Схватил Жуягу за шиворот, тряхнул, подзатыльник отвесил. И голос у самого суровый:
– Не нарочно ли ты уже дважды искупался в Глубочице, песья твоя кровь? Гляди, еще раз свалишься, я не то что тебя вытаскивать не стану, а сам потоплю, чтобы не морочил нам с Бивоем голову.
Здоровенный Бивой даже хохотнул.
– Вы только прикажите, хозяин, я сам этого плута на корм русалкам отправлю.
Дольма уже шагнул в тень зарослей под Хоревицей, но тут оглянулся.
9
Корзно – мантия князей и знати Киевской Руси, которая накидывалась на кафтан и застегивалась на правом плече; плащ с меховой опушкой.