- Нет, я дожидаться не стану... - отвечала Елена.
- Отчего же?
- Оттого, что не хочу, - произнесла Елена, видимо, употребив над собой все усилие, чтобы смягчить свой голос и сделать его менее гневным.
- Жаль очень! - проговорил князь, ничего этого не заметивший и спешивший только уйти.
Ему на этот раз больше всего хотелось приехать поскорей домой и утешить жену.
- Ах, очень кстати! - воскликнула Анна Юрьевна, увидев его входящим в сени. - Где бы тут переговорить с тобой? Можно в этой швейцарской? прибавила она, показывая на комнату швейцара.
- Я думаю, можно, - отвечал князь, несколько удивленный ее словами и встречею с нею.
И затем они оба вошли в швейцарскую.
- У тебя связь с Еленой, но ты не даешь ей ни копейки денег! Мне сегодня очень достоверный человек рассказал, que sa mere a envie de porter plainte centre vous[106], - начала Анна Юрьевна прямо.
- Как я не даю? Сколько раз я предлагал Елене... - бухнул князь, совсем опешенный словами Анны Юрьевны.
- Не Елене надобно было предлагать!.. Она, конечно, у тебя не возьмет, а пошли матери, и пошли сейчас же. А теперь прощай, - проговорила Анна Юрьевна и сама пошла.
- Кузина, я боюсь больше всего, чтобы это открытие не повредило в ваших глазах Елене? - проговорил ей вслед несколько опомнившийся князь.
- Вот вздор какой! - отвечала Анна Юрьевна, садясь в свою карету.
VI
Совет кузины, в отношении Жиглинских, князь выполнил на другой же день, и выполнил его весьма деликатно. Зная, когда Елены наверное не бывает дома, он послал к старухе Жиглинской своего управляющего, который явился к Елизавете Петровне и вручил ей от князя пакет с тремястами рублей серебром.
- Князь приказал вас спросить, - доложил ей при этом управляющий, - как вам будет угодно получать деньги на следующие месяцы: к вам ли их прикажете доставлять на дом или сами будете жаловать к нам в контору для получения?
- Ах, я сама буду ездить, вы не беспокойтесь, - проговорила Елизавета Петровна, принимая трепещущими руками деньги и вся краснея в лице от удовольствия.
Управляющий поклонился ей и хотел было уйти.
- Князь нанял у меня землю и, вероятно, помесячно желает мне платить, пояснила ему г-жа Жиглинская.
- Да-с, они ежемесячно приказали вам доставлять, - ответил ей управляющий.
- Очень благодари!.. Очень!.. - говорила Елизавета Петровна радушнейшим голосом. - У князя, кажется, тоже есть имение в Саратовской губернии?
- Есть, - сказал управляющий.
- Ну, и мое имение, значит, соседнее вашему. Не в убытке будете, что наняли, не в убытке! - повторила Елизавета Петровна дважды.
Управляющий молчал. Князь не говорил ему ни слова об имении.
- Большое имение князь изволил у вас взять? - спросил он.
- О, да, порядочное! - отвечала Елизавета Петровна с некоторою важностью.
Ей казалось, что она, лгав таким образом, очень умно и тонко поступает.
Когда управляющий ушел, Елизавета Петровна послала Марфушку купить разных разностей к обеду. Елене, впрочем, о получении денег она решилась не говорить лучше, потому что, бог знает, как еще глупая девочка примет это; но зато по поводу другого обстоятельства она вознамерилась побеседовать с ней серьезно.
Елена в этот день возвратилась из училища не в двенадцать часов ночи, а к обеду. Выйдя поутру из дому, Елена только на минуту зашла в Роше-де-Канкаль, отдала там швейцару записочку к князю, в которой уведомляла его, что она не придет сегодня в гостиницу, потому что больна; и затем к обеду возвратилась из училища домой. Ее очень рассердил вчера князь. Напрасно рассудок говорил в Елене, что князь должен был таким образом поступить и что для нее ничего тут нет ни оскорбительного, ни унизительного. Нет, не должен! - возражала она в сердцах сама себе, - и если супруге своей он не в состоянии отказать в подобных пустяках, значит, она страшное значение имеет для него. Что же после того Елена?.. Одно только пустое времяпрепровождение его, и с ней поэтому церемониться нечего! Можно ей рассказать со всевозможными подробностями о своих глупых объяснениях с супругой. Он гораздо бы больше показал ей уважения, если бы просто не приехал и сказал, что нельзя ему было, - все-таки это было бы умнее для него и покойнее для нее; тогда она по крайней мере не знала бы пошлой причины тому. О, как в эти минуты Елена возненавидела княгиню и дала себе твердое и непреложное слово, в первое же свидание с князем, объяснить ему и показать въяве: каков он есть человек на свете!
Елена, как и большая часть девушек ее времени и воспитания, иногда любила в мыслях и разговорах даже употреблять простонародные обороты.
Когда, наконец, Елизавета Петровна позвала дочь сесть за стол, то Елена, несмотря на свою грусть, сейчас же заметила, что к обеду были поданы: жареная дичь из гастрономического магазина, бутылка белого вина и, наконец, сладкий пирог из грецких орехов, весьма любимый Еленою. Она подумала, что мать все это приготовила по тому случаю, что Елена накануне еще сказала, что придет обедать домой, и ей сделалось несколько совестно против старухи. "Она-то меня все-таки любит, а я уж ее нисколько!" - подумала Елена с некоторою болью в сердце.
Елизавета Петровна между тем была в превосходнейшем расположении духа.
- Я не помню, говорила ли я тебе, - начала она, обращаясь к дочери и каким-то необыкновенно развязным тоном, - что у покойного мужа было там одно дело, по которому у него взято было в опеку его имение.
- Нет, не говорили, - отвечала ей серьезно Елена, действительно никогда ничего подобного не слыхавшая от матери.
- Как же, очень порядочное имение! - воскликнула Елизавета Петровна. И вообрази себе: сегодня является ко мне письмоводитель квартального и объявляет, что дело это решено в нашу пользу; доставил мне часть денег и говорит, что и еще мне будет доставлено!..
- Это хорошо! - проговорила Елена с удовольствием.
- Как же, ангел мой, не хорошо! Кроме уже помощи, которую мы теперь получим, у нас будет каждогодный доход.
Перед дочерью Елизавета Петровна выдумала о каком-то имении покойного мужа затем, чтоб Елене не кинулся в глаза тот избыток, который Елизавета Петровна, весьма долго напостившаяся, намерена была ввести в свою домашнюю жизнь: похоти сердца в ней в настоящее время заменились похотями желудочными!
- Теперь еще я хотела тебя спросить, - продолжала она каким-то даже умильным голосом, - отчего у нас князь не бывает совсем?
- Он заметил, что вам не нравятся его посещения, - отвечала Елена.
- Господи помилуй! Господи помилуй!.. И не думала, и не думала! воскликнула Елизавета Петровна, всплеснув даже руками.
- Как же вы не думали? Вы стерегли нас, как я не знаю что! - возразила ей Елена.
- Да мне просто любопытно было посидеть и послушать ваших умных разговоров, больше ничего! - отвечала г-жа Жиглинская невиннейшим голосом.
Елена на это ничего не сказала и только нахмурилась: она очень хорошо видела, что мать тут лжет отъявленным образом.
- Если в этом только, то пускай приезжает, я глаз моих не покажу. Что, в самом деле, мне, старухе, с вами, молодыми людьми, делать, о чем разговаривать?
Елена и на это тоже молчала. Она одного только понять не могла, отчего в матери произошла такая перемена, и объясняла это приятным настроением ее духа вследствие получения по какому-то делу денег.
- Ты, пожалуйста, попроси князя бывать у нас. Мне очень грустно, очень неприятно, что он так понимает меня! - продолжала Елизавета Петровна.
- Хорошо, я ему скажу... - проговорила Елена.
Она сама гораздо бы больше желала, чтобы князь бывал у них, а то, как она ни вооружалась стоическим спокойствием, но все-таки ей ужасно тяжело и стыдно было середь белого дня приходить в Роше-де-Канкаль. Ей казалось, что она на каждом шагу может встретить кого-нибудь из знакомых, который увидит, куда она идет; что швейцар, отворяя ей дверь, как-то двусмысленно или почти с презрением взглядывал на нее; что молодые официанты, стоящие в коридоре, при проходе ее именно о ней и перешептывались.