Бетховен брал уроки у Моцарта и собирался их продолжить по возвращении из Бонна, куда он ездил на похороны матери. Возвратившись в Вену, Бетховен уже не застал в живых своего учителя. Тогда в числе других он обратился к престарелому Гайдну. Но начавшиеся было занятия вскоре были прекращены из-за творческого конфликта между учителем и учеником. Гайдн, подготовивший появление Бетховена, не мог примириться с Бетховеном! Он не понял новаторства своего ученика, не одобрил его поисков, был напуган воинствующим звучанием его музыки. И тем не менее (это не противоречие, а диалектика) Иозеф Гайдн, как уже отмечалось, все-таки испытал на себе могучее влияние молодого Бетховена!
«Ступень» между Гайдном и Бетховеном оказалась огромной. Старший из них, хотя и стал ненадолго современником младшего, не мог шагнуть к нему. Между ними была целая эпоха в истории музыки. Иозеф Гайдн был ее началом, Людвиг ван Бетховен — завершением.
Осматривая Вену, советские люди, приезжающие в Австрию, неизменно приходят к знаменитому памятнику в Штадтпарке, который запечатлел короля вальсов таким, как он всегда дирижировал своим оркестром: скрипка у гордой курчавой головы, лихо закрученные усы, стройная фигура во фраке, готовая, кажется, со следующего такта закружиться в вихре вальса вместе со всей танцующей Веной.
Любят и всегда любили в нашей стране искрометную, щедрую и легкозапоминающуюся музыку Штрауса. Его веселые оперетты и мелодичные вальсы были широко известны и любимы в России еще в прошлом веке. Примечательно, что и у нас, и в Австрии наиболее популярны одни и те же вальсы: «Сказки Венского леса», «Жизнь артиста», «Розы юга», «На прекрасном голубом Дунае». Последний стал в Австрии чем-то вроде второго неофициального государственного гимна. И наиболее популярные оперетты в Австрии — «Цыганский барон» и «Летучая мышь» — те же самые, что и у нас.
Король вальсов также очень любил Россию и с неизменной симпатией отзывался о талантливом русском народе. В течение ряда лет Иоганн Штраус выступал с концертами в России. Дирижируя русским оркестром в Павловске[67], он исполнял свои лучшие произведения и музыку русских классиков — Чайковского, Римского-Корсакова. В России Штраус написал несколько вальсов на русские темы: «Прощание с Петербургом», «В Павловском лесу», «Русская деревня».
Добрые отношения между видными представителями русской и австрийской музыкальной культуры сохраняются и поныне. Фамилия Штраус, подарившая миру несколько поколений замечательных музыкантов, — одна из лучших хранительниц этой традиции.
В Москве неоднократно выступал венский дирижер Эдуард Штраус — внучатый племянник короля вальсов. В ряде австрийских фильмов он исполнял роль своего знаменитого предка Иоганна Штрауса. Эдуард Штраус очень похож на деда лицом и фигурой, он также обладает незаурядными актерскими способностями.
Однажды, когда я был в гостях у Эдуарда Штрауса на его венской квартире, он показал мне портрет деда и некоторые его письма из России.
— Дедушка очень любил гостить у вас, — с улыбкой сказал Эдуард Штраус. — В нашей семье сохранились воспоминания, как он рассказывал о России, возвращаясь в Вену. В России умеют слушать музыку, говорил дед.
Эдуард спросил меня — это было еще до его первой поездки в Москву, — какие оперетты Иоганна Штрауса встречаются в репертуарах советских театров. Я назвал. Сказал, что некоторые из оперетт, можно сказать, остаются в репертуаре с момента их первой постановки в России.
«— А все-таки, — с шутливым вздохом изрек Эдуард, — я ни разу не слышал, чтобы дедушку назвали королем оперетты.
— Он же король вальсов.
— Ну так что? У нас есть один промышленник — вы знаете о ком я говорю, это Маутнер Маркхоф, он и пивной король и король горчицы.
Мы посмеялись.
— Дедушка написал шестнадцать оперетт, половина из них в репертуарах музыкальных театров целого ряда стран, и все-таки я, к сожалению, не внук короля оперетты. Знаете почему?
— Почему?
— Потому что оперетта появилась на свет не сразу. Потому что неизвестно, кто ее папа. Много пап. Потому что до сих пор вообще неизвестно, что такое оперетта. Известно только, что она венка. Это уж бесспорно. А ее папы — Франц Зуппе, Карл Миллекер, Карл Целлер, Ференц Легар, Лео Фалль, Имре Кальман, ну и мой дедушка. Видите, сколько. И так как их много, то ни одного из них не назовешь «королем».
Вы знаете, — продолжал Эдуард Штраус, — что Вена собирается отметить столетие венской оперетты. Каждому из названных композиторов благодарные потомки, разумеется, отдадут должную дань посмертных почестей, но ни один из них не будет выделен как главный создатель. И это справедливо. Венцы, конечно, не обошлись без шуток. Одна газета уже выступила с родословной оперетты: «Мама — классическая опера и папа — классический водевиль до сих пор стыдятся своего дитяти, произведенного на свет в веселую минуту. Неизвестно, что было бы с этим незаконнорожденным ребенком, если бы его не взяла на воспитание добродетельная Вена».
Газета довольно любопытно рассказывает о появлении на свет и первых шагах «незаконнорожденного ребенка». Послушайте, как, по ее мнению, это было:
Еще будучи мальчиком, «еврейский музыкант из Кельна Якоб Эберст», перебравшийся в Париж, услышал там музыку Иоганна Штрауса-отца в исполнении его оркестра. Кельнский мальчик испытал на себе всесильные чары грациозной и темпераментной венской музыки. Это решила судьбу Якоба Эберста. Он надумал стать опереточным композитором и назвался Джиакомо Оффенбах. Оперетты Оффенбаха «Прекрасная Елена», «Перикола», «Орфей в аду» услышал Франц Зуппе — молодой музыкант, переехавший с родителями из Бельгии в Вену. (На первых порах Зуппе даже не знал немецкого языка, но его мать все же была венка!) Молодой Франц Зуппе решил, что он сам сможет написать нечто подобное. И, действительно, тут же взял и написал оперетту. Так оперетта попала в Вену, на «необходимую ей первородную почву». После Зуппе пышным цветом расцвел Иоганн Штраус-сын, затем на рубеже двух веков появились неистощимые на выдумку мадьяры — Ференц Легар и Имре Кальман. И уж тут можно сказать, что дело было в шляпе.
— Ну что ж, — сказал я, когда мы опять вдоволь посмеялись, — «родословная» венской оперетты рассказана, конечно, в несколько опереточном стиле, но все-таки многое, особенно касающееся ее «международного происхождения», действительно соответствует фактам.
— Да, да, — ответил Эдуард Штраус, — но все-таки она — венка.
Венская оперетта — яркое достижение легкой музыки.
Я видел много хороших постановок в Фольксопере, где обычно идут оперетты, но мне почему-то надолго запомнился спектакль — «Граф Люксембург» Легара. Наверное, потому, что этот спектакль был одной из стычек между защитниками венских классических традиций и модернистами.
В прологе к оперетте артисты Фольксоперы подвергли остроумному осмеянию тех постановщиков, которые со своею заумью, с абстрактными унылыми декорациями и нелепыми костюмами превращают хорошую драматургию в бессмысленную «аллегорию телодвижений».
Поднялся занавес, и зритель увидел на сцене какую-то безликую толпу в серых балахонах. Перед толпой появился Рене (Граф Люксембург) и начал тоскливо скулить, подражая модернистам. Публика была в ужасе. Неужели и веселую оперетту Легара будут теперь играть таким манером?!
Вдруг Рене засмеялся и одним махом содрал с себя серый балахон. «Венская оперетта, — провозгласил он, — задыхается. Ее можно играть только так, как играли наши деды». Грянула веселая музыка Легара, актеры моментально преобразились, и вот зашумела живописная толпа опереточных парижан. Все так и осветилось сразу ярким солнцем подлинного искусства! Зрители восторженно аплодировали.
Среди публики появилась Анджела в абрикосовом платье, с большой серой муфтой. В муфте сидел прелестный живой котенок. Певица, непринужденно напевая свою арию, прошла через зал, остановилась у правой ложи и, продолжая петь, свободно и красиво вовлекала в игру с котенком умиленных зрителей.
67
Павловск — дачное место около Петербурга. И. Штраус дирижировал там в летние сезоны 1855, 1865, 1869, 1872 и 1886 годов.