Позади было почти три месяца бесконечных изнурительных допросов и уговоров учёных братьев доминиканцев, которые ведали делами инквизиции: он — рыцарь Валленштейн — должен признать себя виновным в богопротивной ереси и полностью раскаяться в гнусном преступлении против католической церкви. Он за собой не чувствовал никакой вины. Правда, чрезмерное увлечение астрологией, астрономией и математикой привело его в конце концов к учениям Коперника[4] и Галилея[5], а потом и к философским выкладкам монаха Джордано Бруно. Впрочем, последний был просто обыкновенным философом и имел весьма туманное представление о сложной гармонии движения небесных светил, но его оригинальная философия натолкнула Валленштейна на весьма любопытную мысль: «в этом мире много миров», — а значит и каждом мире есть и свой собственный творец. Однажды после полудюжины бокалов доброго вина рыцарь громогласно высказал эту замечательную мысль в тесном кругу вагантов[6] — близких друзей и постоянных собутыльников. И вот теперь он здесь, в мрачных зловещих застенках инквизиции. При этой мысли Валленштейн горько улыбнулся: так нелепо и странно закончилось его «путешествие за подвигами», которое он совершил под влиянием знаменитого литературного произведения рыцаря Георги фон Эхингена. Стоило ли тогда, ещё в 1601 году, поено окончания лютеранского университета в Альтдорфе предпринимать рискованный кавалерийский пробег на верном Шпатце[7] почти через всю Европу в страну, где были заложены основы нынешней христианской цивилизации? Он на свою беду стремился в Падую, знаменитую споим университетом. Если в стенах alma mater[8] в Альтдорфе Валленштейн успешно освоил тривиум — грамматику, риторику и диалектику, — то в падуанском университете не только значительно усовершенствовал свои прежние знания, но и не менее успешно постиг квадриум — арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Кроме того, происходя из древнего рыцарского рода фон Вальдштейнов, имеющего отношение к арнаурской ветви чешского рыцарства, он всегда помнил, кем является в этом жестоком и диком мире, имея пристрастие к наукам, ни на минуту не забывал, что он в первую очередь — рыцарь, а значит, должен владеть любым видом оружия. Регулярные занятия в школе Моравских братьев и в иезуитском[9] коллегиуме в Ольмюце, где он провёл юность, а затем в университетах Гольдберга и Альтдорфа, где заслужил громкую славу забияки и дуэлянта, сделали своё дело. Рыцарь, которому не исполнилось ещё и двадцати лет, когда он, проскакав верхом всю Европу, попал в Падую, вскоре стал королём записных дуэлянтов в университете и продолжал совершенствоваться в боевом искусстве, теперь уже в знаменитых итальянских фехтовальных школах.
Его ввели в довольно просторный застенок с низким сводчатым потолком. За длинным, покрытым чёрным сукном столом, на котором пылилась внушительных размеров Библия, стояло Распятие и в двух бронзовых подсвечниках горели восковые свечи, уже сидели члены трибунала святой инквизиции во главе с епископом Барберци — все как один учёные доминиканцы. Отец датарий что-то писал, усердно скрипя гусиным пером. Палач Козимо Верди — главный специалист по проведению дознания в этом застенке, стройный красавец с белокурыми кудрявыми волосами и большими сильными руками, почти точная копия знаменитой скульптуры Микеланджело, радостно улыбнулся, обнажив два ряда ровных белых зубов в предвкушении давно ожидаемой творческой работы. До этого времени отцы-инквизиторы пока что ограничивались уговорами — признать свои заблуждения и отречься от них.
— Рыцарь Альбрехт Евсевий Венцеслав фон Валленштейн, вы отрекаетесь от своих богопротивных еретических заблуждений и раскаиваетесь в своих гнусных преступлениях против нашей Матери-Церкви? — задал епископ вопрос, едва рыцарь очутился перед столом, за которым заседали члены трибунала.
4
5
6
7
Schpatz — буквально «Воробей»
9