Кажется, еще в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что в нем было грандиозное восстание рабов под руководством Савмака. Рабов, которые победили и создали свое справедливое государство. Хотя и ненадолго… Когда-то я делал семинарский доклад о правовых актах вождей рабских восстаний. Было там несколько фраз и о Савмаке. Но ничего больше о Боспорском царстве я не знал.
Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно знать Боспорское царство и не знать Советского Союза, не знать Кубы? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла? Откуда… Откуда… Как это по-латыни?.. "Unde", кажется… А может, не "unde"? Ну, и что? В крайнем случае, она скажет свое "поп intellego".
— Unde venisti?[12] — спрашиваю я.
Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла.
Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:
— Inde veni.
— Что она говорит? — спрашивает меня Витька. — Чего ты от нее добился?
— Она говорит, что пришла оттуда. — Я показываю головой вверх. — Что там у нее друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Все это кажется мне бредом, Витька… Самым настоящим бредом. Может, она все-таки сбежала из сумасшедшего дома?
Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.
— Непохоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.
Я внимательно смотрю на ее костюм. Он тонкий, почти черный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблескивают в нем.
Я гляжу на ее ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я еще ни разу не видал такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. Не понятно, как снимают и надевают эту обувь.
— Посмотри на ее боты, — говорю я Витьке и отворачиваюсь. — Таких бот я тоже не видал в наших магазинах.
Витька смотрит. И кивает. Он согласен со мной.
— Тут все не так просто, — произносит он. — Если сопоставить ее слова с тарелкой, которую мы видели, и с теорией относительности, то может получиться не такой уж и бред…
— Ты думаешь, она прилетела?
— А почему бы и нет?
— Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!
— На Земле не было, — уточняет Витька. — А где-то, может, и были.
— Думаешь, она прилетала на Землю раньше?
— Аллах ее знает… Может, прилетала… А может, и не она, а ее предки… И язык, может, они изучили… Тут сразу не сообразишь.
— Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?
— А может, у них матриархат?
Витька улыбается.
Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку. Она понимает, что мы говорим о ней. Она, конечно, хочет понять, что мы говорим. Но ей трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она изо всех земных языков знает одну латынь.
— Слушай, Витька! — Меня вдруг "осеняет". — В Симферополе, наверняка, отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском… Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдем и выспросим у Корнелии все, что можно. Лады?
— Это единственный выход, — Витька пожимает плечами. — Если только она до завтра не сбежит от нас.
— Ее нужно покормить, — говорю я. — И уложить спать в машине. От заботливых людей не убегают.
Витька послушно лезет в рюкзак, вынимает кружку, ложку, пачку печенья и сахар.
— Может, что-нибудь посолиднее? — спрашиваю я.
— Вряд ли она сейчас хочет есть, — возражает Витька. — Поставь себя на ее место… Сейчас важен, так сказать, символ.
— Доставай и для нас кружки, — говорю я. — Она не будет одна.
— Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник…
Через пять минут во всех трех кружках уже налит чай — теплый и сладкий.
Я протягиваю одну кружку Корнелии. Я не могу вспомнить, как по-латински "пейте". Я протягиваю ее молча.
Витька так же молча протягивает ей печенье.
Она берет и то и другое и благодарит нас взглядом.
Мы пьем чай молча и не спеша. Корнелия смотрит на нас и тоже пьет его молча и неторопливо.
И мне кажется, что она не просто пьет, а пробует как незнакомый, совершенно незнакомый напиток.
Кончив пить, опускает кружку, говорит:
— Grato.
Я не помню этого слова, но понимаю его. Ведь и сейчас в Италии говорят: "Грацио, синьор".
Витька подносит к ее кружке чайник, чтобы налить еще, но Корнелия улыбается и закрывает кружку ладонью.
"Нужно спросить ее, что она собирается делать дальше, — умаю я. — В конце концов она вовсе не обязана ехать с нами в Симферополь. У нее могут быть какие-то свои планы. Как это будущее время?.. Quod fueris… — что будешь ты…
Делать… Как же это по-латыни "делать"? Ага: facio, feci, factum… А вот инфинитив?.. Впрочем, леший с ним, с инфинитивом!
Не на экзамене… Спрошу так!
— Quod fueris feci? — говорю я Корнелии.
Она еле заметно улыбается. Видно, я все-таки ошибся. Но она поняла вопрос.
— Vivere, — отвечает она.
"Vivere", — медленно соображаю я. — "Vivo" — живу. "Жить!" Что ж, это очень даже неплохая программа!
Благодарю.
— Какие истины она тебе еще открыла? — интересуется Витька.
— Я спросил, что она собирается делать, — объясняю я. — Она ответила, что собирается жить.
— Спроси еще ее — где.
— Попытаюсь…
Слово "где" я уже употреблял — ubi. Значит: Ubi fueris…где будешь ты…
— Ubi fueris vivere? — спрашиваю я.
И немедленно получаю ответ:
— Inter hominum vivere.
— Среди людей, — вслух перевожу я Витьке этот ответ Корнелии.
— Она неглупая девчонка. — Витька усмехается. — И не болтлива… Лаконизм у нее истинно древнеримский.