Почему? Потому что они с Якушевым были знакомы еще по Особому совещанию по обороне, гость во время Гражданской войны входил в антисоветское подполье.
«Много лет спустя, после моего ареста в Югославии, допрашивавший меня полковник-чекист Кин спросил, почему я с известного времени в эмиграции бросил политику.
— Потому что меня провели как дурака. Так оскандалившись, я решил, что больше уже не годен для политической деятельности.
Кин улыбнулся и сказал:
— И совершенно напрасно. Конечно, позже мы вошли в „Трест“ и его ликвидировали путем провокаций. Но когда вы разговаривали с Якушевым в Берлине, „Трест“ был „честная“ контра. И организация очень сильная и смелая. По-видимому, Якушев был связан не только с поляками, но и с англичанами, точнее, с „Интеллидженс сервис“.
Насчет англичан — это было предположение полковника Кина, но участие в нем английского разведчика Сиднея Рейли лишь подтверждает подобное предположение. Что безусловно верно — это связи Якушева с польской разведкой. Он даже обменялся с каким-то офицером из польской разведки револьверами с серебряными вензелями»[454].
Поверив Якушеву, Шульгин задумался о судьбе Вениамина (Ляли) и рискнул спросить, возможно ли организовать поездку в СССР для поисков сына. Оказывалось, что вполне возможно.
В 1925 году евразийцы начали активно привлекать военных к сотрудничеству. Сувчинский встречается с начальником Корниловской дивизии Скоблиным и так пишет о нем: «Он всецело сочувствует нефти (конспиративное обозначение евразийства. — Авт.), готов способствовать самой энергичной пропаганде в галлиполийских организациях Франции, Бельгии и Болгарии и предоставляет своих лучших людей для отправки на Восток».
В марте Сувчинский пишет Савицкому: «Сегодня выехал к Вам в Прагу Твердов (Скоблин. — С. Р.), на которого мы возлагаем большие надежды. Он освоился идейно с евразийством».
Савицкий отвечает: «Военно-корпоративное начало есть начало ценнейшее. Но если его сделать самодовлеющим, то вместо евразийства и евразийской секции получится ухудшенное издание белого движения. Последнее погибло между прочим из-за этой корпоративности… Сопряжение гражданского начала, как общего, и военного, специального, которое осуществили коммунисты, есть единственное правильное. Вне осуществления этого сопряжения нет евразийства»[455].
Да, белые генералы должны были рано или поздно попасть в круг интересов евразийцев. Появление Скоблина здесь не случайно. Однако для евразийцев генералы менее ценны, чем среднее офицерство. Генералы вряд ли откажутся от догм Белой борьбы. И Савицкий отмечает: «Ведь в настоящее время нами заинтересовались люди вполне определенной формации. Это промежуточный командный слой, который внутренне наиболее близок к аналогичным контингентам с другой (выделено мной. — С. Р.) стороны».
Вот где глубинное объяснение, почему Шульгин предпринял путешествие в Россию. Поиск сына? Конечно. Но не только…
Еще в сентябре 1923 года племянница Кутепова Мария Захарченко-Шульц (33-летняя отважная женщина, два георгиевских креста и две георгиевские медали за Первую мировую войну) и ее муж галлиполиец, штабс-капитан Георгий Радкевич перешли российско-эстонскую границу и вскоре прибыли в Москву, чтобы установить связи с «Трестом». Шульгин пока еще не трогался с места.
Но не случайно в заметках Савицкого есть открытое противопоставление евразийства и Кутепова. Кутепов с его непримиримостью уже не воспринимается. Поэтому понятно, почему в «Секретной переписке» Совета евразийства о людях Кутепова говорится отрицательно: «Решительно не понимаю, на что они нам нужны… Все, кто видел г-жу Шульц при первом ее появлении вместе с Федоровым (Якушевым. — С. Р.)… единогласно охарактеризовали ее самым нелестным образом… Если же мы наберем себе окружение из господ вроде племянников (конспиративное имя четы Шульц. — Авт.), то это окружение станет для нас обузой и свяжет нас так, что мы скоро и рта не сможем открыть…»[456]
В начале 1925 года чета Шульц была использована советскими контрразведчиками для заманивания на территорию СССР английского разведчика Сиднея Рейли. Косвенно в этом принимал участие и Кутепов, с которым Рейли встречался в Париже. К возможностям эмиграции англичанин был настроен критически, зато силы «Треста» казались ему значительными.