Бирюков сказал мне, что Софья Андреевна написала довольно доброе письмо Елизавете Ивановне Чертковой. Мне ее письмо не показалось «добрым».
Нынче в ночь Бирюковы уезжают.
В комнату вошел Л. Н.
Л. Н. спросил Павла Ивановича, что он читает. Он сказал, что статью «Единое на потребу», и напомнил Л. Н. ее содержание. Бирюков показал Л. Н. характеристику русских императоров в начале статьи.
Л. Н. прочел это место вслух и сказал:
— В самом деле, как они этого не видят, теперешние Столыпины и Николай, что этими казнями они готовят ненависть к себе. Вы слышали, — спросил он Бирюкова, — как Софье Андреевне один сказал: «То был Николай Пал- кин, а теперь Николай Веревкин?» Ведь все эти тысячи повешенных — сколько негодования и ненависти они вызвали в людях, им близких! Какая слепота!
Бирюков спросил меня (при Л.H.), очень ли сердит Владимир Григорьевич на него. Я сказал, что Владимир Григорьевич нисколько не сердит, но что, конечно, он с ним совершенно не согласен.
Л. Н. спросил меня:
— Вы говорили Владимиру Григорьевичу о Ф.?
— Как же. Оказывается, Владимир Григорьевич и не знал, что они собирались. Он совершенно с вами согласен и говорит, что приход шести человек сразу и опасен, и ни на что не нужен. Он просил вас очень благодарить и сказал, что даст им знать, чтобы они не приходили.
— Ну, вот и отлично!.. А я слаб все время, не работаю. А мысли у меня пробегают разные, и все кажется, что я бы мог такие хорошие вещи написать, и все подмывает. А если возьмусь за бумагу, все чепуха выйдет. Жаль даром бумагу марать…
Мы взяли в столовой шахматы и сели в гостиной играть.
— Я буду изо всех сил стараться, — сказал Л. Н.
Он выиграл партию и сказал:
— Я необыкновенно горд!
Вторая была ничья. Л. Н. был очень доволен.
Л. Н. рассказал мне, что видел в «Речи» шахматные задачи, отыскал газету и сказал, что никогда не решал задач и что ему интересно посмотреть. Я расставил и показал ему двухходовую задачу.
Подошла Александра Львовна. Л. Н. сказал ей:
— Я видел, что …[1] хотелось бы остаться. Он говорил мне, что никогда не видал и хотел бы познакомиться с Короленко, но я ему ничего не сказал. Я бы рад его сколько угодно видеть, но его… — я чувствую, что дальше это может быть тяжело, и я ничего ему не сказал.
Александра Львовна промолчала. Она не хотела высказать при Л. Н. своего недоброжелательства к …
Александра Львовна сказала:
— А я ушла: внизу там у нас… сидит и такое говорит, что слушать невозможно. Говорит, что он был бы рад, если бы ему представился случай обобрать какого‑нибудь миллиардера — лишь бы только разбогатеть.
Л. Н. сказал:
— Я нынче говорю при нем кому‑то, кажется Поше (Бирюкову), о насилии, а он говорит: «Не всякое насилие дурно, разумное насилие очень полезно». Вылитая …!
За чаем Л. Н. рассказал:
— Ко мне подошел нынче какой‑то прохожий огромного роста. Я ему подал, а потом мне совестно стало, что я хотел от него отделаться, и я догнал его и спросил, откуда он. Он сказал, что с Сахалина. Я поговорил с ним. Я читал прежде, и он подтвердил это, что если там не добудешь заданного урока золота, то за это наказание — двадцать розог. Он говорит, что его сколько раз наказывали.
Л. Н. сказал мне:
— А я нынче от Димы письмо получил и ответил ему.
— От младшего?
— Да. И очень удивился. Он меня спрашивает о двух местах из «Круга Чтения». Одно: «если камень падает на кувшин — горе кувшину, и если кувшин падает на камень — тоже кувшину». А другое, что мы можем любить только то, чего мы не знаем — Бога. Как вы понимаете первое?
Я не знал, что сказать, так как мне было неясно, что возбуждает сомнение Димы.
Л. Н. сказал:
— Я понимаю это изречение так, что материальная грубая сила во внешних проявлениях побеждает более тонкое, духовное.
Л. Н. раньше в кабинете мне, и тут еще раз всем, рассказал, что он нынче с Душаном Петровичем заезжал к Лодыженскому:
— Он так суетится — жены его не было, только beau- frere (шурин) — бегает, дышит прямо в лицо, шумит. Японский альбом — триста пятьдесят открыток с видами Японии — правда, очень интересен. Так изящно, удивительно! И каждая акварельная открытка всего по десять копеек. Он еще показывал зонтик. Душан Петрович, сколько стоит?
— Рубль.
— Прелестный зонтик. Он со своим beau‑frere’oM удивительно бесцеремонно обращается. Послал его за зонтиком.
Софья Андреевна спросила:
— Ведь он у него живет?
— Да, да.
Я спросил:
— А он моложе его?
1
так — тремя точками — А.Б.Гольденвейзер обозначал не восстановленный им пропуск в тексте.