Поднимаю на Бочонка взгляд.
— Завтра, в десять.
Он поспешно кивает:
— Да, да, в десять.
Кому теперь можно показать этот фильм?
Я смотрю на шар. За моей спиной — Бочонок.
— Иди к шару, — говорит он. — Просто подойди к шару, и всё. И положи на него руку. По команде закроешь глаза. Я буду снимать в разных ракурсах.
Иду к шару.
Кажется, совсем недавно рядом шла Алёна.
Цеху осталось стоять недолго. После несчастного случая власти наконец-то обратят на него внимание. Под снос.
Она идёт рядом, мне так кажется. Она держит меня за руку. Она смотрит то на меня, то на шар.
Ржавая барокамера. Золотой Шар.
Бочонок следует за мной. Затем догоняет меня и снимает сбоку. Иду очень медленно.
Подхожу. Кладу руку на шар.
— Надо повторить, — говорит Бочонок.
Возвращаюсь на исходную. Иду опять.
Бочонок вертится вокруг, снимает, старается.
Снова у шара. Дотрагиваюсь до холодной ржавой поверхности.
— Закрой глаза.
Закрываю глаза.
Где-то играет мелодия.
«Тихие игры под боком у спящих людей, каждое утро, пока в доме спят даже мыши…»
Кажется, она играет у меня в голове.
Я кладу на шар вторую ладонь. Не существует цеха. Не существует Бочонка. Не существует барокамеры.
Есть Золотой Шар.
Не нужно мне счастья.
Пусть она будет жива.
Пусть будет жива.
Пусть будет.
Пусть.
Ржавая поверхность нагревается под моими горячими ладонями.
Здесь начинаются титры.
Пожалуй, это один из самых любимых мной рассказов. В первую очередь потому, что он стал первым моим литературных произведением, опубликованным на бумаге; его идейным вдохновителем и, собственно, инициатором публикации был Андрей Чертков, киновед, критик, составитель сборников, переводчик из Санкт-Петербурга.
Героиня рассказа, конечно, имеет прототип, куда же без него. В этот прототип я был в течение длительного времени безнадёжно влюблён, но теперь уже странно вспоминать, поскольку героиня эмигрировала в США и живёт нынче в Нью-Йорке. Когда я писал рассказ, она как раз была в Америке впервые (затем вернулась — прежде чем уехать уже навсегда) и как раз в те самые дни попала под машину, некоторое время находилась в состоянии комы, жизнь её висела на волоске. В этом странном совпадении было нечто мистическое, и я навсегда зарёкся причинять зло литературным персонажам, списанным с реальных людей.
Впрочем, остальные герои тоже имеют прототипы, более скромные, сыгравшие в моей жизни значительно менее заметную роль. Например, упоминаемый в диалогах Гаврик действительно живёт в Минске, а во время нашего с ним знакомства он и в самом деле торговал автомобилями. Образ Кирилла списан с моего лучшего друга, а образ Милки — с девушки, за которой я ухаживал задолго до написания рассказа (она, к слову, ныне живёт в Швейцарии).
Определённая автобиографичность рассказа иногда вызывает у меня тоску по тем весёлым временам. Мы, правда, не снимали кино, но приключений хватало и без этого. И да, конечно, «Пикник на обочине» — гениальное произведение.
Здравствуй, Каин
Трава.
Она зелёная. Свежая, светлая. Капельки: кап-кап, кап-кап. Каждая травинка прекрасна, и прекрасен этот бесконечный зелёный покров.
Я лежу на земле, вжимая щёку в густую бархатную мякоть, трава щекочет кожу, трава набивается в ухо, и мне хорошо. Я ловлю губами стебелёк, перекусываю его, жую. Он невкусный, но… Неважно. Трава, деревья, листья, солнце — это жизнь. Уолт Уитмен[1] — гений. Гений.
— Джерри!
Крик прерывает моё единение с природой. Это Харпер.
Он бежит ко мне, сминая грязными замасленными ботинками траву, мою любимую зелёную траву. От него воняет потом и бензином, он тянет ко мне руки, но я отстраняюсь.
Он мастерит машину времени. Уже год этот чёртов мальчишка мастерит машину времени. Каждые две недели он врывается в мой кабинет, или в мою спальню, или просто находит меня, где бы я ни был, и ревёт во всё горло: «Заработало! Иди смотреть! Оно заработало!» И я как последний идиот иду смотреть на скособоченную конструкцию из консервных банок, проволоки, старых будильников, порванных пружинных матрацев, верёвок и прочего мусора. Она вращается, шевелится, скрипит, как паровоз сорокалетней давности, откуда-то бьют струи горячего воздуха, в топке что-то нестерпимо воняет, а Харпер носится вокруг и дёргает какие-то рычаги, кричит, бесится, то смеётся, то рыдает, потому что ни черта у него не получается.
1
Уитмен, Уолт (1819—1892) — великий американский поэт, автор классического сборника «Листья травы».