Хотя и был хранцузик тот супостатом, а вот душа и сердце у него были добрые, благородных кровей даже быть может. Эх, нашим бы людям задушевности такой… Вот такие, брат, дела… — с грустью закончил говорить Гришак, держа в руках подарок спасённого дедом Чигирём француза. Затем, протянув крестик Прошке, он уже более бодро добавил:
— Так вот и появился этот крестик у деда твоего…
Держа на ладони диковинный крестик, Прошка задумчиво смотрел на него, а потом вдруг спросил:
— А что с хранцузом тем сталось?
Гришак на мгновение задумался и как-то неуверенно ответил:
— Окреп и ушёл… К себе додому ушёл.
Не сказал тогда батька маленькому сыну, что француз тот и до соседнего повета[9] не успел дойти, как его поймали. Хоть и был в одёжках дедовских, да всё равно распознали в нём француза. Поймали да без всякого разбирательства до смерти и забили… Озлобленные мужики забили. Всё припомнили чужаку, все свои беды и несчастья выместили на нём, как будто он один был причиной всему этому. Никто не вступился тогда за несчастного. Не было уже с ним и его крестика в тот роковой час…
Такой вот странный крестик оказался в руках Прохорки, и вступал мальчишка тогда в отроческий возраст.
Впоследствии советы и наука деда Чигиря, а может, и этот крестик-оберег не раз помогали Прохору во многих затруднительных моментах в его ещё только начинающейся самостоятельной жизни. И он был премного благодарен деду за его подарок и наставления.
Глава 3
В окнах господского дома мерцал свет зажженных свечей. Пан Войховский и его гости ожидали возвращения Прохора не позже обедни и уже начали сильно беспокоиться, не стряслось ли чего в лесу.
Но вот на псарне радостно залаяли собаки, узнавшие Прохора и учуявшие волнующие запахи леса и пороха. В доме тоже заметно оживились.
— Ну, наконец-то! Мои гончие Чигирей ни с кем не спутают, — с облегчением вздохнул Егор Спиридонович.
— Вероятно, заблудился ваш хвалёный следопыт. Хорошо, что хоть к ночи обернулся, — с сарказмом заметил пан Хилькевич.
— Да полно вам, Семён Игнатьевич. Лучше Прохора и его отца здешних лесов никто и знать не знает, — махнув рукой, возразил пан Войховский.
В нетерпении потоптавшись и не удержавшись, Егор Спиридонович пошёл сам встречать Прохора. Увидев его в целости и сохранности, но изрядно уставшего, он распорядился живо напоить хлопца крепким чаем, заваренным липовым цветом, а самого же Прохора с некоторой тревогой спросил:
— Что долго так? Уж не сбился ли с пути, иль стряслось чего?
— Есть что рассказать, Егор Спиридонович. Сейчас только дух маленько переведу да с мыслями соберусь, чтоб лучше всё истолковать.
— Ладно, пей чай и, не мешкая, в залу проходи. Заждались уже.
Спустя четверть часа охотники с нескрываемым интересом слушали рассказ Прохора, лишь изредка перебивая его уточняющими вопросами. Втайне уже каждый мечтал заиметь в качестве трофея медвежью шкуру. Такого шанса в их охотничьем счастье может больше и не повториться. Все сразу принялись бурно обсуждать план завтрашней охоты на косолапого; решали, как удачнее и безопаснее обложить медведя, тем более — шатуна. Опыта в такой охоте ни у кого не было, но каждый что-то когда-то об этом слышал, и сейчас все вместе принимали решение, как лучше действовать. Охотники, конечно же, прекрасно понимали и то, что всё предусмотреть невозможно и задуманное мероприятие сулит немало опасностей и риска.
Обсуждение плана предстоящей охоты закончили, когда часы пробили полночь. Пан Войховский дал дворовым, ожидавшим решения господ, дополнительные распоряжения. До утра им нужно было найти и изготовить несколько прочных и надёжных рогатин; необходимо было также известить и дополнительно привлечь к охоте ещё двух-трёх мужиков покрепче да посмелее.
За час до рассвета от имения пана Войховского отъехало трое саней-розвальней, с панами-охотниками и мужиками-загонщиками. Охотничьи собаки все пока были на поводках.