Новое определение демонологии добралось до северной оконечности Европейского континента (в Норвегии) в 1620 г. В том числе его принес туда Джон Каннингем. Он был весьма начитан по этому вопросу, а также обладал прямым опытом, приобретенным в ранней молодости на шотландских процессах: его малой родиной был Крейл в Файфе, всего в 12 милях от Норт-Бервика, где предположительно в 1590 г. Энни Сэмпсон и Джилли Дункан познакомились с дьяволом. В 1597 г., когда Каннингему было 20 с небольшим, вокруг Крейла тоже шли суды над ведьмами. Поэтому он привез в Финнмарк и прочную демонологическую теорию, и полное представление о признаниях шотландских ведьм – то, чего недоставало прежним норвежским процессам [5].
Декрет Кристиана IV от 1617 г. был чреват волной судов над ведьмами, но Джон Каннингем превратил вероятность в неизбежность. В 1620 г. он, как губернатор Финнмарка, стал надзирать над ведьминскими процессами, часто устраивая их в крепости Вардёхус на Вардё. Восстановленная крепость стоит, ощетинившись пушками, на прежнем месте, поросшем травой. Она служила как защитой от внешнего врага, так и тюрьмой. Заподозренных в ведьмовстве держали в маленьких сырых камерах, где они ждали суда присяжных под председательством местного магистрата. Некоторые подозреваемые были самами, которых власти особенно опасались, считая, что они способны одолеть даже самых сильных стражников. Это было, разумеется, вымыслом, большинство саамов Финнмарка хотели только пасти свои стада и ловить рыбу. Тем не менее их боялись.
Пришельцы с юга знали саамов потому, что те либо жили по соседству круглый год, либо кочевали мимо них. Одни саамы постоянно жили в деревнях во фьордах, другие каждый год уходили в горы. Кочевники пасли полудиких северных оленей, мигрировавших (как и сейчас) между лишайниковыми пастбищами в глубине суши и летними травяными пастбищами у моря. Олени способны преодолевать по 15–20 миль[4] в день, поэтому саамы стремительно перемещались вместе с ними, достигая в марте-апреле берега и снова откочевывая после уборки урожая в сентябре. Эта миграция совпадала с первым и с последним в году снегопадом. В Финнмарке снег лежит по шесть месяцев в году, саамы ездили по нему в санях, запряженных оленями. Те служили им источником мяса и молочных продуктов, шкур для палаток и для одежды, материала для ремесленных и музыкальных инструментов. Их палатки, «лавву», подпираемые шестами, похожи на «типи» американских индейцев лакота, только они куполообразные и более плоские. Из оленьих шкур саамы шили одежду, крепкую обувь с загнутыми носами, ремни и своеобразные непромокаемые шапки – все это подбито и украшено мехом оленей, тюленей, зайцев и лис. Многие саамы с ног до головы одевались в искусно выкроенные и украшенные шкуры животных.
Саамы не сопротивлялись норвежским поселенцам, а торговали с ними, не отказываясь от своего традиционного образа жизни. Однако контакты между этническими группами на просторах Арктики были ограничены, до XVIII в. там не предпринималось организованных миссионерских усилий, если не учитывать беспокойство поселенцев по поводу язычества саамов. Для пришельцев кочевники были впечатляющим зрелищем: маленькие, но сильные оленеводы в кожах, мужчины и женщины вперемешку, уверенно шли сквозь метель и темноту, под солнцем и под дождем. Первые наблюдатели прозвали их «финнами-скороходами»; средневековый хроникер Адам Бременский писал, что они могут обгонять диких животных [6]. В XVI в. саамов называли финнами и лапландцами, жителями Финляндии и Лапландии, хотя их самоназвание саамы означает принадлежность к краю, именуемому ими Сапми. Их способность успешно выживать на Дальнем Севере, сливаться с ландшафтом и бросать вызов ненастью вызывала у пришельцев зависть. Саамы проявляли стойкость в голодные годы и при сильных похолоданиях. Они редко страдали от болезней с юга Европы, таких как чума, а их выносливостью поселенцам оставалось только восхищаться. Их отделяли от пришельцев также культура и язык: разные группы саамов говорили на своих, хотя и родственных диалектах, принесенных с востока, с Уральских гор. К примеру, те, что жили вокруг Вардё, принадлежали к северо-саамской языковой группе. Удивительно, что в некоторых саамских языках имеется более 200 слов для разных видов снега; поселенцы с трудом понимали и их речь, и их духовный мир.