Немецкие капиталисты и всякого рода «шефы», хозяйничавшие на захваченных фашистами советских предприятиях, испытывали постоянный и панический страх, свирепую классовую ненависть к представителям самого передового и революционного в мире рабочего класса СССР. К советским рабочим они подходили с особыми мерками, проявлявшимися в злобной пренебрежительности к их элементарным запросам и постоянной готовности к жестоким преследованиям. Фашисты ввели на предприятиях в оккупированных районах СССР жестокий каторжный режим. Даже на вредных для здоровья предприятиях рабочий день доходил до 14–16 часов. Столько же длился рабочий день в «государственных имениях», созданных оккупантами на территориях совхозов, и в имениях колонистов, причем «шефам» предприятий предоставлялось право неограниченно увеличивать рабочий день[72].
Работая в шахтах Донбасса до 16 часов в сутки, шахтеры все время находились под угрозой смерти из-за постоянного нарушения администрацией правил техники безопасности. Эксплуатация шахт в Донбассе проводилась хищническими методами, вынимались предохранительные целики[73]. Фашистская администрация совершенно не заботилась о технике безопасности на предприятиях повсеместно на оккупированной советской территории.
Пытаясь удержать советских рабочих в повиновении, фашисты ввели систему зверских наказаний. Обычным явлением были публичные порки, избиения провинившихся. На предприятиях были заведены карцеры для непокорных, а некоторые немецкие предприниматели строили при заводах даже концлагеря для рабочих. Например, на заводе «Азовсталь» в одной из бездействующих мартеновских печей была устроена тюрьма, куда бросали «штрафников». Нередко за опоздание на работу на две минуты виновный первый раз подвергался аресту на 10 суток, в случае повторного опоздания его отправляли в концлагерь. За неподчинение начальству виновные наказывались двухнедельным арестом или штрафом от 200 до 500 руб. На многих шахтах Донбасса бараки для рабочих обводились колючей проволокой, и их охраняли часовые. На предприятиях ряда оккупированных городов РСФСР (Брянск, Орел и др.) каждому рабочему присваивался номер; фамилия и имя, как правило, уже не упоминались[74].
Невыносимые условия изнурительного подневольного труда и тяжелого быта рабочих усугублялись их полнейшим бесправием, социальным, политическим и моральным гнетом.
Террористический режим на предприятиях, введенный фашистами, и условия труда из-под палки, хлыста, под угрозой пыток, тюрьмы, расстрела, разумеется, исключали существование любых рабочих организаций и даже какого-либо подобия профсоюзов. Они запрещались. Гитлеровцы демагогически заявляли, что их роль, дескать, берет на себя фашистский «шеф» предприятия. На деле же каждый рабочий или служащий из местного населения лишен был всяких прав и не подлежал защите закона, ибо закона как такового вообще не было в условиях оккупационного режима.
Так, приказ № 1 от 15 октября 1941 г. «шефа» киевского завода «Большевик» гласил: «На работу принимаются только политически безупречные люди, т. е. те, которые не вели никакой активной политической работы, а также не занимали никаких руководящих политических постов. Убежденные сторонники коммунизма не могут быть приняты на работу. Каждый член заводского коллектива, который заметит какую-либо коммунистическую деятельность, подпольную работу или саботаж членов заводского коллектива, должен немедленно сообщить немецкому руководству завода, в противном случае следует наказание… Акты саботажа или намерение к этому будут караться смертью»[75].
Очень часто профсоюзные активисты становились жертвами репрессий наравне с коммунистами, комсомольцами, депутатами местных Советов. В ряде городов (Львов, Вильнюс, Рига и др.) оккупанты проводили массовое истребление профсоюзных активистов. Захватив Витебск, фашисты в числе первых расстреляли председателя фабкома льнопрядильной фабрики «Двина» Д. Рощинского. После падения Таллина в гитлеровских застенках погибли председатель комитета профсоюза машиностроительного завода «Пунане Крулль» А. Сирель, профсоюзные активисты этого завода Э. Тейманн и А. Эйбах. Жертвами фашистского террора становились профсоюзные активисты МТС и совхозов. Так, в совхозе «Кубань» Краснодарского края оккупанты расстреляли весь профсоюзный актив вместе с председателем рабочкома[76].
Система рабско-крепостнического труда находила свое выражение не только в организации и условиях работы, но и в ее оплате. Зарплата квалифицированного рабочего не превышала 300–400 руб., неквалифицированного — 150 руб. в месяц. Что представляла собой эта сумма денег, можно судить исходя из того, что на «черном рынке» 1 кг хлеба стоил 150 руб.[77]
72
Немецко-фашистский оккупационный режим. С. 162; История Второй мировой войны. Т. 4. С. 342.
74
История советского рабочего класса. Т. 3. С. 270;
76
ЦГАОР СССР, ф. 5451, оп. 37, д. 4, л. 3;
77