Благородный поступок совершила группа рабочих-ветеранов завода «Вольта». Когда в августе 1941 г. в Таллин ворвались фашисты, мастер И. Луукен, рабочие А. Мюльбах и Р. Пийльберг надежно спрятали Красное знамя, врученное коллективу «Вольты» за производственные успехи. Три года бережно хранили его вольтовцы. В день освобождения Таллина они достали знамя из тайника и установили его в помещении завкома. Рабочий из Кишинева К. Банковский хранил как дорогую реликвию лозунг, на котором были написаны слова народной благодарности ленинской партии и Советскому правительству от трудящихся Бессарабии[110].
Сбор средств в Фонд Красной Армии проходил не только в партизанских краях и зонах, но и в контролируемых гитлеровцами городах и рабочих поселках. Это была убедительная демонстрация решимости и стойкости рабочего класса в борьбе с оккупантами. Весной 1942 г. в г. Чистяково Сталинской области члены подпольной группы П. П. Губиной с шахты № 1 «Красная звезда» провели среди рабочих города подписку на второй Государственный заем обороны. Собранные 27 тыс. руб. были перенесены через линию фронта и вручены командованию Красной Армии[111].
Замечательным патриотическим делом подпольщиков Гомельского паровозовагоноремонтного завода был сбор средств в Фонд обороны осенью 1942 г., когда Красная Армия вела тяжелые оборонительные бои под Сталинградом. Десятки тысяч рублей и облигаций собрали гомельские рабочие и передали партизанам, а оттуда через линию фронта их переправили в Москву. «Мы знали, что нам грозит в случае, если фашисты узнают о сборе средств в Фонд обороны, — рассказывал впоследствии старейший рабочий завода А. Ф. Пашковский, — но желание помочь Родине, поделиться самым последним в трудный для нее час было сильнее всякого страха. Ведь мы же были советские люди!»[112]
Все потуги фашистских оккупантов привлечь советских рабочих на свою сторону не имели никакого успеха. Даже рабочие, организационно не связанные с подпольем, в массовом порядке изыскивали малейшую возможность, чтобы нанести вред врагу. Основной формой их борьбы стал саботаж мероприятий оккупантов по использованию захваченных ими советских предприятий. Уже в октябре 1941 г. начальник диверсионной службы вермахта на южном участке советско-германского фронта Т. Оберлендер доносил в Берлин: «Гораздо большей опасностью, чем активное сопротивление партизан, здесь является пассивное сопротивление — трудовой саботаж, в преодолении которого мы имеем еще меньшие шансы на успех»[113].
В данном случае уместно привести слова одного из руководителей кубинской революции — Э. (Че) Гевары: «Саботаж — неоценимое оружие в руках народов, ведущих партизанскую борьбу». Для советских рабочих, загнанных захватчиками на предприятия, саботаж зачастую был единственной реальной формой борьбы с врагом и на практике приносил немалый эффект. «Было какое-то скрытое массовое противодействие оккупантам. Мы их ненавидели всем сердцем и душой и выражали эту ненависть по-своему, по-рабочему» — так охарактеризовал истоки массового саботажа механик Малинской бумажной фабрики (Житомирская обл.) В. Я. Якименко, работавший на этом предприятии во время оккупации[114].
В Краснодаре в августе 1942 г. на восстановление теплоэлектроцентрали, взорванной отступавшими советскими войсками, оккупанты согнали более 100 человек. Вскоре здесь установился такой режим «работы»: как только фашистский надсмотрщик отлучался, руководитель подпольной группы инженер Покатилов, которого гитлеровцы назначили директором ТЭЦ, давал команду «Закуривай!», и работа прекращалась (часто на несколько часов подряд). В присутствии же охранника рабочие проявляли «активность»: бесцельно стучали молотками по кускам железа, производя побольше шума, переносили с места на место кирпичи, другие материалы и т. п. Естественно, при такой «работе» восстановление столь нужного оккупантам объекта продвигалось крайне медленно.
В данном случае все рабочие сознавали, что своими действиями совершают экономическую диверсию против врага, и активно участвовали в этом рискованном деле. Все, кроме одного… Когда Покатилов давал команду «Закуривай!», только один рабочий продолжал стучать своим молотком, причем не бесцельно. Его поведение возмутило всех рабочих. Они пробовали его уговаривать, стыдить, а молодежь как-то даже пригрозила ему расправой — он отмалчивался. Покатилов однажды поговорил с ним, намекнув, что нельзя так добросовестно работать на врага, что это фактически предательство. Последний изложил Покатилову свою «жизненную теорию»: я — рабочий, а рабочему человеку положено работать при любых обстоятельствах, при любой власти; при немцах же тем более надо хорошо работать, ибо в противном случае это пахнет виселицей. После этого все рабочие перестали с ним здороваться, при встречах брезгливо отворачивались, не разговаривали, словно его и не было. А он молчал и продолжал работать[115].
110
Очерки истории Коммунистической партии Эстонии. Ч. 3. С. 185;
114
Цит. По: