Однако в период этого почти всеобщего увлечения «объективной предопределенностью» были все же предприняты любопытные попытки понять внутренние мотивы поступков отдельных людей и целых народов в 1812 г. В этой связи достойны внимания два очень разных автора второй половины XIX в. – военный теоретик Г. А. Леер, глава так называемой школы академистов, и В. К. Надлер, ученый «дворянского» направления, пытавшийся соединить историю с теологией. При всех спорных моментах творчества Леера все же следует отдать должное тому, что он первым в России поставил проблему военной психологии применительно к военно-историческим сюжетам. Правда, в связи с отсутствием достаточной базы эмпирических данных в сфере военной психологии, он говорил только о «военно-психологических этюдах». Однако и в этом случае нельзя не признать интересным его идеи об «элементе случайности» в военном деле, в том числе применительно к Наполеону и его поведению в день Бородинского сражения. Именно Леер указал на важность воссоздания максимально полной конкретно-исторической картины сражения для того, чтобы понять внутреннюю обусловленность поступков людей во время боя. «При изучении фактов, – писал он, – нужно дойти до сознания идеи, лежащей в основании факта, а для этого необходимо воссоздать в возможной полноте ту обстановку, при которой совершился факт, т. е. принять во внимание, по возможности, все обстоятельства, все причины, и притом в той совокупности, в которой они влияли на то, что факт совершился так, а не иначе, короче: необходимо передумать и перечувствовать все то, что было продумано и перечувствовано распоряжавшимися событием… только подобный разбор факта и дает право сделать из него какой-либо вывод»[375]. Леер высказал предположение о недостаточном «соображении» действий Наполеона в 1812 г. с географическими условиями театра войны «и особенно с нравственными качествами противника»[376]. В самом Бородинском сражении Леер не увидел возможности ни для русской, ни для французской армии одержать решительную победу, поскольку по всей совокупности характеристик и та и другая армия «стоили одна другую». Леер уклонился от того, чтобы признать Бородино русской победой, хотя, вслед за А. П. Ермоловым, заявил, что «французская армия разбилась о русскую»[377].
Надлер рассматривал войну 1812 г. как столкновение антигуманной идеи космополитизма с живительной идеей самобытного развития наций. Антинациональная политика Наполеона, которую он осуществлял в Европе, привела в 1812 г. к духовному бессилию его армии. Это и предопределило нравственное торжество русских при Бородине. «Сомнения и колебания впервые вкрались» в душу Наполеона на Бородинском поле. «Геройское, поистине неслыханное сопротивление наших войск, – писал Надлер, – страшные потери, понесенные его полчищами, потрясли даже эту железную натуру. Он вспомнил вдруг о Париже, о громадном расстоянии, отделяющем его от родины и всех источников его силы, и страх, трепет перед неизвестным будущим впервые закрался в его душу». Хотя «стратегические преимущества, если хотите, победа, были уже на его стороне», и «Наполеону оставалось завершить свой успех, превратить свою победу стратегическую в тактическую», но он отказался это сделать. Русские потери, считал Надлер, составили 52 тыс., Великой армии – не менее 35 тыс. Наполеон, полагал автор, отступил на свои прежние позиции, что и заставило русских считать себя победителями[378].
375
376
Там. же. С. 87; Его же. Обзор войн России от Петра Великого до наших дней. СПб., 1885. Ч. 1. С. 357.
377
378