Вернадский на этом основании сделал важнейшее эмпирическое обобщение, справедливо посчитав, что ноосфера (так был назван этот интеллектуальный протуберанец биосферы) уготовила человечеству невиданную будущность…
Но только – какую? На этом мы и сосредоточим свое внимание.
Как выяснил уже многократно упоминавшийся нами Забелин, и в разработке ноосферной концепции у Вернадского были предшественники. Причем те же. Во-первых, Бюффон, считавший человека «хозяином природы» и мечтавший о «новой природе», творимой самим человеком (в таком контексте Бюффон, скорее, предтеча не концепции Вернадского, а идеологов преобразования природы сталинской эпохи). Во-вторых, Александр Гумбольдт: в конце I тома своего монументального «Космоса» он ввел понятие о «сфере разума» или «сфере интеллекта» (die Sphäre der Intelligenz). Джон Меррей (1841-1914) сферу разума Гумбольдта назвал «психосферой», что в большей мере соответствует реальным последствиям воздействия человека на природу.
Все эти понятия Вернадский впоследствии действительно использовал. Забелин же из этого делает вывод, что «творчество Вернадского, – или, точнее, те грани его творчества, которые ныне привлекают наибольшее внимание общественности, – не могут быть поняты вне контекста развития географической мысли в XIX – первой четверти XX века».
Это, конечно, не совсем так. Вернадский, как я уже писал, никогда и не претендовал на авторство того, что ему не принадлежало. Сила его гения состояла прежде всего в том, что он, как никто другой, мог не только оценить плодотворность новых понятий, но и с их помощью сделать крупнейшие эмпирические обобщения. Применительно же к концепции ноосферы «контекст географической мысли» здесь вообще не при чем, поскольку оба выдающихся обобщения Вернадского – биосфера и ноосфера – фокусируют в себе не просто отдельные науки или даже ряд естественных наук, но всю науку и всю политику. От того, сколь удачным окажется симбиоз науки и политики, зависит судьба рода человеческого…
Хотя к общей идее о ноосфере Вернадский пришел еще в конце XIX столетия, более обстоятельно он начал ее разрабатывать одновременно с созданием биосферной концепции, т. е. с 20-х годов. В это время он жил в Париже, читал в 1923 и 1924 гг. лекция в Сорбонне. Его французские последователи и ученики Пьер Тейяр де Шарден (1881-1955), известный впоследствии палеонтолог и антрополог, а также друг Шардена философ, математик, палеонтолог и антрополог Эдуард Леруа (1870-1954) предложили в 1927 г. ставший вскоре популярным термин «ноосфера».
Вот что писал по этому поводу сам Вернадский: «Приняв установленную мною биогеохимическую основу биосферы за исходное, французский математик и философ бергсонианец [10] Е. Ле-Руа в своих лекциях в Коллеж де Франс в Париже ввел в 1927 г. понятие ноосферы как современной стадии, геологически переживаемой биосферой».
Можно поэтому считать, и вывод этот достаточно принципиален, что ноосфера – это синтез природного и исторического процессов. Только такое ее толкование дает возможность ставить вопрос не просто о геологических масштабах деятельности человека, но и об управлении этой деятельностью на благо биосферы.
Судьба распорядилась так, что разработка концепции ноосферы стала последней в жизни Вернадского. В 1936 г. в одном из писем к Б. Л. Личкову он сообщает: «Ввожу новое понятие “ноосферы”, которое предложено Леруа в 1929 г.» [11]. А небольшая заметка Вернадского «Несколько слов о ноосфере» оказалась последней научной работой, опубликованной при жизни ученого – в 1944 г. Затем, как было заведено у нас в те годы, начался «разбор» концепции Вернадского. Для советских людей эти его взгляды были признаны ненужными, даже вредными, а на ноосферу был надет популярный «шутовской колпак» идеалистической теории. Благоразумные ученые о ней предпочли забыть…
В чем суть этой идеи великого ученого? Она в общем-то проста, какой и должна быть суть всякой по-настоящему глубокой мысли. Выразим ее по возможности словами самого Вернадского.
Человек по масштабам своего влияния на природу представляет собой геологическую силу, и «сила эта сильна именно тем, что она возрастает и предела ее возрастанию нет. Под влиянием человека, его труда биосфера переходит в ноосферу». И далее: «человечествоÖноосфера нераздельны».
В этих последних словах не только научный смысл открытия Вернадского, но и пафос его восприятия.
Ученый недаром постоянно писал о том, что именно научная мысль человечества преобразует биосферу в ноосферу. Научная же мысль (сама по себе) никаких начал, кроме разумных, нести не может. Отсюда и жизнеутверждающий пафос, которым пронизаны все мысли Вернадского о ноосфере. Его натуру, по-детски чистую, восприимчивую только к хорошему, не захламляли никакие утопические идеи. Безумие же их носителей состоит в том прежде всего, что ради светлого, выдуманного в абстрактных мечтаниях будущего они готовы жертвовать настоящим. Это, заметим, не чистая идеология, это – не чистая политика. Это – вариант ноосферы.
Но такой вариант концепцией Вернадского не предусматривался. Он верил во всесилие человеческого Разума, а потому и не мог допустить, что научная мысль, усвоенная политиками, будет уже их верной служанкой.
«Новое проявление жизни живого вещества выросло в нашей эпохе, – писал Вернадский в 30-х годах, – сила цивилизованного человечества, по-новому и с небывалой интенсивностью меняющая всю планету и проникающая вверх в стратосферу, вниз в стратисферу. Она начинает новую геологическую психозойную эпоху. Но надо не забывать, что, несмотря на такое яркое значение человечества, новая природа, охватившая всю земную поверхность, ее новый лик, человечеством созданный, далеко не достигла мощности шедших до нее биогеохимических процессов. Однако Homo sapiens faber резко уже в аспекте геологического времени их усиливает и меняет. Этим он определяет новую геологическую эпоху в истории Земли…»
Вернадский жил в своем обществе, среди своих современников. И одним из них был Иван Владимирович Мичурин (1855-1935), «великий преобразователь природы», как его называли идеологические вожди. Выдвинутый же Мичуриным научный принцип: «мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее – наша задача» – стал в руках ученых неучей политической программой. Любые варварские акции над природой стали преподноситься как благородные акты ее «преобразования», а поскольку вред от таких преобразований был виден не сразу, а пропаганда работала без устали в течение десятилетий, то даже такие великие умы, как Вернадский, начинали искренне верить во всесилие человеческого разума, который сумеет-таки подчинить себе природу, не нанеся ей вреда.
В 1943 г. в эвакуации 80-летний Вернадский пишет о ноосфере уже вполне в духе эпохи: «Ноосфера есть новое геологическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом и мыслью область своей жизни, перестраивать коренным образом по сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются все более и более широкие творческие возможности. И, может быть, поколение наших внуков уже приблизится к их расцвету». Мы – внуки, а некоторые – даже правнуки. И мы живем и не нарадуемся на этот «расцвет»…
Вот какими словами Вернадский закончил свою последнюю научную работу. Они, я думаю, проясняют многое: «Мы входим в ноосферу. Мы вступаем в нее – в новый стихийный геологический процесс – в грозное время, в эпоху разрушительной мировой войны. Но важен для нас факт, что идеалы нашей демократии идут в унисон со стихийным геологическим процессом, с законами природы, отвечают ноосфере. Можно смотреть поэтому на наше будущее уверенно. Оно в наших руках. Мы его не выпустим» (курсив мой. – С. Р.).
Есть еще один нюанс понимания ноосферной концепции, по поводу которого позиция Вернадского неоднократно менялась. Речь идет о времени пришествия ноосферы. В ранних своих работах Вернадский указывал, что в ноосферу человечество вступило с момента своего появления на древе эволюции. Затем он стал считать, что мы только приоткрыли завесу сферы разума. Или даже так: «ноосфера – то будущее, которое геологически неизбежно моим внукам и правнукам».