«Точно!»
Машинально щелкнув пальцами, хозяин Кабинета победно улыбнулся.
«У Федора здоровых детей быть не могло, но разум все же развивался – пусть и очень медленно. А у этого детинушки с детородной функцией все в порядке, а вот личность застыла на уровне пятилетнего дитяти».
Почувствовав касание прохладного металла к правой руке, царственный отрок с легким недоумением поглядел на Авдотью. Затем на серебряный кубок, который она услужливо подсунула прямо под его ладонь.
– Господин мой?..
Машинально сжав пальцы на витой ножке, Дмитрий равнодушно пригубил питье, оказавшееся его любимым утренним травяным взваром. Затем чуть-чуть мотнул головой, окончательно вырываясь из плена глубоких размышлений, сделал еще пару бодрящих глотков и отставил кубок в сторону – на следующие шесть часов у него были довольно большие планы.
– Все вон.
Стольники вместе с посудой послушно испарились. А верховая челядинка, которую подобные распоряжения никак не касались (на то она и личная!), тихонечко села в уголок, наблюдая, как ее соколик обкладывается доброй дюжиной чернильниц с разноцветным содержимым, придирчиво осматривает оба стальных пера и перебирает набор линеек самого затейливого вида.
Бум!
Пудовая «книжечка» с короткой надписью «Травы», поблескивая бронзовыми накладками и замочком, с глухим звуком улеглась на обтянутый зеленым сукном стол, а сам автор уже пятитомного и вполне себе фундаментального труда по целебным и не очень (вплоть до обратного действия) растениям ушел в Опочивальню. Вернулся уже в простой одежде из беленого льна и незамедлительно приступил к своим важным писательским трудам. Которые, правда, несколько подзатянулись…
– Фух! Наконец-то закончил.
Услышав шумный вздох и тихие слова, Авдотья оторвалась от «Сказания о Мамаевом побоище», за чтением которого коротала наполненные ожиданием часы, тут же увидев довольную улыбку своего господина, разминающего кисти рук. Живым зеркалом отразив его хорошее настроение, она поднесла ему плошки с теплой водой, мылом и аккуратной стопочкой тряпиц: оттирать с пальцев разноцветные пятна чернил. А заодно, не удержавшись, взглянула на разворот пятого тома – вернее, на растения, весьма достоверно нарисованные на глади его больших пергаментных листов, заодно читая и очень разборчиво выведенные строчки.
«Вороний глаз четырехлистный, он же Paris guadrifolia, – травянистое растение из рода вороний глаз семейства мелантиевых, крайне ядовит…»
Еще раз поглядев на рисунок, изображавший одинокую черно-лиловую ягоду на тонком стебельке, боярышня-грамотейка молчаливо согласилась с названием. Вороний глаз и есть!
«Лютик ядовитый, он же Ranunculus sceleratus, – многолетнее травянистое растение из рода лютик семейства лютиковых, очень ядовит».
– Надо же, а выглядит как безобидная травка…
Прокомментировав нечаянно вырвавшиеся у нее слова согласным хмыканьем, царевич чуть наклонился над рукописью и пригляделся к своим трудам, проверяя, хорошо ли высохли чернила. Затем аккуратно закрыл массивную книгу, тихо щелкнув обоими замочками, и еще раз сладко потянулся – хорошо-то как!
– Прикажешь подать обед, господин мой?
– Мм?.. Да.
Подхватив на руки свое творение, тринадцатилетний писатель (и злостный плагиатор к тому же) подошел к дубовым полкам личного собрания, занимающего две совсем не маленьких стены его Кабинета.
– Вот сюда, моя хорошая.
Полюбовавшись на прекрасное зрелище пяти одинаковых с виду томов, Дмитрий не удержался и вытащил первый, дабы немного утешить внезапно прорезавшуюся ностальгию. Провел кончиками пальцев по ровным чернильным строкам начальной статьи, поименованной «Система природы»[34], перекинув затем страницы до следующей вкладки. И еще раз.
– Философия природы. Рода растений, виды растений…[35]
Каждая из этих «статеек» занимала относительно мало места, но была, по сути своей, отдельной книгой. И одновременно – частью трудов еще не родившегося шведского естествоиспытателя Карла Линнея. Прославившегося в середине восемнадцатого века именно благодаря своей единой системе классификации растительного и животного мира.
«Можно сказать, ценный трофей из недружественного государства. Или Швеция хоть раз да была для России верным союзником? Впрочем, какая разница…»
Вновь восстановив единство пятикнижия, Дмитрий окинул взглядом свои либерейные богатства и тяжело вздохнул – работы ему предстояло еще очень много. Например, перенести на бумагу все, что помнилось из школьного общеобразовательного курса знаний. И не просто перенести, а еще и заботливо отделить то, что ближайшие два века просто не понадобится (вроде ядерной физики или «продвинутой» биологии), разделив затем оставшееся на несколько уровней доступа. Скажем, с первого по второй класс – для ремесленных училищ царства Московского. Третий освоят те, кто проявил особое прилежание и желание учиться дальше. Знания с четвертого по восьмой класс обычной советской школы шестидесятых годов будут доступны только для студентов не существующей пока академии – благонадежным профессорам и академикам которой, в свою очередь, слегка приоткроется курс опять же обычного советского техникума.