Когда мы вышли в поле, брат Василий начал убеждать родителей, чтобы они отдали нам багаж и возвращались домой, потому что мы знаем дорогу в Козанчу, а они, как родители, всё говорили, что еще немножечко пройдут с нами. Я, как ребенок… а брат Василий был решительный. Дойдя до оврага Будэй, он взял котомки у папы, поцеловал руки родителей и запел: “Господь просвещение мое и Спаситель мой”. Поцеловал и я им руки и пошел за ним.
Когда мы поднялись на холм, я обернулся назад и увидел, что мама сидит на земле и плачет, глядя вслед нам. Тогда я сказал Василию:
— Брат Василий, маме плохо, она упала на землю!
— Ну, брат, я же говорил тебе не оборачиваться назад! Разве ты не знаешь, что стало с женой Лотовой, когда она оглянулась? — решительно ответил мне брат.
Таким было наше расставание с родителями.
В ту ночь мы остановились в Козанче у отца Паисия. Оттуда пешком пошли в Сучаву, поклонились мощам святого Иоанна Нового[17] и затем также пешком пришли в монастырь Сихастрия».
Настоятель мой по монастырю Слатина, Клеопа, часто рассказывал нам, когда прогуливался с нами в горах, как он был принят в монастырь настоятелем Сихастрии Иоанникием[20].
Совсем юным, едва вошедшим в возраст совершеннолетия[21], явился он в Сихастрию, но вместо настоятеля его встретил эконом, суровый монах с густыми рыжими волосами, как у молодого, крепкого льва, который сказал ему только это:
— Ты пришел, чтобы остаться у нас?
— Да, преподобный, — отвечал ему отец Клеопа, тогда еще Константин.
— Хорошо, пойду спрошу настоятеля. Стой тут.
— Скажи преподобному, что у меня тут есть еще два брата, монахи, — сказал ему еще Клеопа.
Спросив, как его зовут, эконом ушел. Вернулся он быстро и с палкой в руках. Возле ворот валялось высохшее бревно, забытое там с давнишних времен. Эконом взял Клеопу за руку, подвел к бревну, вручил ему палку и сказал только:
— Бей это бревно! Бей!
И он начал его бить, держа еще на плече котомку, в которой нес свое имущество: несколько книг и сменное белье. Эконом развернулся к нему спиной и ушел по своим делам.
Мимо него проходили монахи, братия, богомольцы. Никто не замечал его. Отзвонил колокол к обеду, потом к ужину, а о нем не вспомнил никто. Поздно вечером пришел эконом, взял его за руку и отвел в архондарик — домик для гостей, в комнату с топчаном, сколоченным из досок, без матраса, покрытым одним только конопляным ковриком, с краю на нем лежала подушка, набитая соломой. Молча провел его в эту комнату, закрыл за ним дверь и ушел.
Не успел он заснуть, как услышал стук била и вслед за тем звон колокола. Открылась дверь, и эконом с порога подал ему знак следовать за ним. Было 11 часов, и начиналась полунощница с утреней. Эконом привел его в церковь и поставил в углу в притворе, у самых дверей.
Была ночь, церковь по тем временам освещалась лишь несколькими свечами, так что никто не заметил его. В час по полуночи служба закончилась, после чего все монахи покинули церковь, эконом, остававшийся последним, снова подал ему знак следовать за ним и все так же без слов отвел его в комнату в архондарике. Утром, очень рано, когда сквозь мглу, мало-помалу, но бесследно рассеивавшуюся, забрезжил свет нового дня, под пение птиц он снова привел его к воротам, снова вручил ему палку и сказал, как накануне:
— Бей его!
Он бил бревно целый день до самого вечера, не евши, позабытый всеми на свете. Все были заняты своими делами, входили и выходили, спеша по послушаниям. Ночью повторилась та же история. По-прежнему прошел и третий день до захода солнца. Когда погасло дневное светило, закатившись за Подножие Креста — западную гору, поднимавшуюся прямо у ограды монастыря, эконом пришел, все такой же молчаливый, но веселый, что легко можно было понять по его глазам, большим и чистым, как у дикой птицы.
— Пойдем, тебя зовет старец. Оставь палку здесь.
«Старец» — это был настоятель Иоанникий, его называли так еще с тех пор, когда ему исполнилось всего сорок лет. Тогда, вернувшись с Афонской Горы, он нашел монастырь опустошенным после пожара и сам начал восстанавливать в нем монашескую жизнь и постройки. Так он со временем собрал до сотни братий, которые теперь уже были по большей части монахами, все его ученики. Ему было лет шестьдесят.
17
Память вмч. Иоанна Нового Сочавского (правильнее: Сучавского) 2/15 июня. Трапезунтский купец, он в 1330 г. в возрасте 30-ти лет принял от татар мученическую смерть за Христа на северном побережье Черного моря (совр. г. Белгород-Днестровский). Его святые мощи прославились обилием чудотворений, и в 1402 г. господарь Молдовы Александр Добрый с великими почестями перевез их в Сучаву.
18
В 1950–1954 гг. митрополит Антоний был насельником монастыря Слатина, когда настоятелем его был отец Клеопа. В 1954 г. монах Антоний был арестован и заключен в [тюрьму] Жилаву по обвинению в антикоммунистической деятельности. Лишь в 1968 г. он смог продолжить служение Церкви. Удостоен звания доктора наук в Оксфорде и в Бухаресте. В 1970 г. был рукоположен во епископа, а в 1982 г. избран митрополитом Ардяльским. Был очень близок к отцу Клеопе, о котором оставил вспоминания, в том числе в своей книге «Традиции и свобода в румынской духовности», откуда мы и приводим, по благословению Его Высокопреосвященства, страницы, освещающие жизнь старца Клеопы. —
19
Из книги:
20
Протосингел Иоанникий Морой (1859—1944) — почитаемый в Румынии подвижник благочестия, в 1890—1900 гг. полагал начало на Святой Афонской Горе, затем подвизался в монастыре Нямц, а с 1909 г. в течение 35 лет, до самой смерти, нес послушание настоятеля и старца скита Сихастрия.
Протосингел — монашеский сан, промежуточный между санами иеромонаха и архимандрита, соответствующий сану игумена в Русской Церкви. Игуменом в Румынской Церкви называется настоятель монастыря.