В Далмации же славян вообще не сдерживал никто. Позднее романское предание, говорящее о давлении славян на далматинцев, подчеркивает, что к тому времени Салона пришла в упадок, да и «способного правителя» город не имел[225]. Других же центров сопротивления нашествию в провинции не было. Романцам и остаткам ромейской армии оставалось отсиживаться за крепостными стенами — при их наличии. Но теперь и эти стены уже не останавливали славян. Напротив — они стали главной целью завоевателей. Все их силы были брошены именно на захват и разрушение прибрежных городов. Нехватка земли остро требовала от славян покончить с последними оплотами вражеского сопротивления и тем закрепить за собой обживаемую территорию.
Прижатые к морю далматинские общины были атакованы по всей прибрежной полосе. Примерно в 614 г. после серии разорительных набегов пал Эпидавр — одна из главных крепостей на юге Далмации. Славяне разрушили город, часть его жителей перебили, часть обратили в рабство. Уцелевшие обосновались в соседних крепостцах Спилан и Градац, где продолжали сопротивляться завоевателям. Позже они переселились на расположенный неподалеку остров Раусий (Рагузу), где выстроили крепость, положившую начало Дубровнику. Какая-то часть беженцев перебралась затем оттуда на побережье Юго-западной Италии, в Амальфи[226].
На следующий год[227] пришел черед столицы Далмации — Салоны. Здесь славяне-лендзяне прибегли к помощи авар — или авары навязали им свою помощь. Нападение на Салону, по Фоме Сплитскому, возглавил «готский предводитель (dux), стоявший во главе всей Славонии». Почему бы и действительно не сам каган? Фома передает местное предание об осаде Салоны — выглядящее в основных деталях вполне достоверно. С «большим конным и пешим войском» аварский вождь внезапно подступил с гор к городу. Свой лагерь он разбил с восточной стороны Салоны. К западу, «над морем», однако, встал по его приказу один из аваро-славянских отрядов. Начался обстрел стен — из луков и дротиками. Взобравшиеся на нависающую над стенами скалу, славяне из пращей осыпали защитников градом камней. Под прикрытием стрелков сомкнутым строем к воротам пошли воины с таранами. Однако первый приступ смело защищавшиеся салониты отбили. От стрел и снарядов их защищали стена и щиты. Город не знал недостатка в своих лучниках, на подступающих к стенам «сбрасывали огромные камни». К тому же в постоянно ожидавшей нападения Салоне имелась оборонительная техника. В стрелков врага летели не только стрелы, но и снаряды камнеметов и баллист.
Безуспешные штурмы продолжались «много дней». Ежедневно к стенам приступали новые и новые воины. Обладая большим войском, каган попросту изматывал противника за счет жизней славян — ив конечном счете преуспел. В лагере осажденных, «обессиленных и измученных», не ждущих подкреплений, начались разногласия. Стоявшие в не перекрытой врагами гавани корабли открывали заманчивый путь к бегству — по крайней мере для кого-то заманчивый.
В конечном счете часть «городских богачей» втайне отправила свое имущество к кораблям. Напуганное «простонародье», прознав о погрузке, хлынуло в порт беспорядочной толпой. Люди, среди которых была масса женщин и детей, многие без всяких пожитков, в сутолоке рвались на корабли и в лодки, тонули. Паника охватила и стоявших на стенах — так что славяне и авары ворвались наконец в Салону. Начался разор захваченного города. Разгневанные длительным стоянием и торжествующие благодаря почти бескровному последнему штурму, «варвары» меньше пеклись о добыче, чем о самом опустошении. В Салоне заполыхал пожар. Вскоре город со своими дворцами и храмами превратился уже в «груду развалин и пепла». Многие из разбегающихся граждан погибли или попали в плен. Столпившиеся в порту уже не заботились о гибнущем городе — думая лишь о себе, они «торопили отход кораблей». «Отступавшие первыми не дожидались последних: кто был последним, не могли держать бегущих. Как хмельные или безумные, лишь в бегстве видя спасение, они не знали, какой более надежный путь им выбрать. О, сколь печально было зрелище несчастных женщин, рвавших волосы, бивших себя в грудь и по лицу! Сколь громки крики и рыдания не ведающих, от чего им спасаться — от огня или меча», — заключает Фома свой рассказ о гибели древней Салоны[228].
Так закончилось противостояние славян с властями ромейской Далмации, начавшееся за полтора десятка лет до того разбойничьими набегами далматинских пограничников на лендзянские селения. Провинции Далмация больше не существовало. Война, однако, не завершилась. Оставались далматинцы, не желавшие, разумеется, уступать врагу земли предков, — и славяне, надеявшиеся теперь на обустройство в добытой мечом стране. Это противостояние, то затухая, то вспыхивая, продолжалось еще много веков, определяя всю историю прибрежных земель Восточной Адриатики.
вернуться
Дата и некоторые обстоятельства событий устанавливаются на основании археологических разысканий (Marović A. Arheoloska iskapanja u okolici Dubrovnika // Anali hist, in-ta JAZU u Dubrovnike. 1965. № 9–10; Dovan A. Povijest Dubrovnika od najstarijih vremena do početka VII st.// Anali hist, in-ta JAZU u Dubrovnike. 1966. № 10–11). Из письменных источников самый старый и достоверный рассказ (но с ошибочной, восходящей, кажется, к легендам об Аттиле датой разграбления Эпидавра и Салоны — 449 г.) содержится в трактате Константина Багрянородного «Об управлении Империей» (Константин 1991. С. 122–123). Предание, сообщаемое Салернской хроникой X в. (Chronicon Salemitanum // Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. Ш. Hannoverae, 1839. P. 512), связывает само основание Амальфи с выходцами с Рагузы. Однако основание Рагузы это предание относит к началу IV в., ко временам Константина I. Эта облагораживающая версия, возводящая жителей Дубровника к знатным римлянам, потерпевшим кораблекрушение в «пределах славян» во время переселения в Константинополь, родилась, надо думать, уже в самом Амальфи. Впрочем, основу ей могло дать наличие на Рагузе еще до прихода беженцев какого-то далматинского населения. Версия позднейших авторов — Дуклянина (Щишиħ 1928. С. 317–322), перекликающегося с ним Фомы Сплитского (Фома 1997. С. 242–339) и дубровницких анналистов (Макушев В.В. Исследования об исторических памятниках и бытописателях Дубровника. СПб., 1867. С. 305–307, 316) — связана, кажется, с расширением Рагузы-Дубровника (VIII–IX вв.) в результате подселения славян. Однако и здесь, особенно у Фомы, сохраняется историческая память о разорении Эпидавра и бегстве его жителей. Фома, кстати, и упрекает их за слияние в Дубровнике с «чужеземцами», опустошившими город. У него эти чужеземцы — беглецы из Рима. Так же и у Дуклянина, но у него беглецов возглавляет славянский жупан Бел, и к разорению Рагузы они никакого отношения не имеют. Фома как будто пародирует версию Дуклянина. Стоящий между Фомой и дубровницкими анналами Милеций в своей стихотворной хронике явно полемизирует со сплитским хронистом на основе местной традиции. Эпидавр теперь разрушают действительно римляне — во время гражданской войны. Затем в Градац прибывают беженцы из Италии, позже вместе с беженцами из Эпидавра основавшие Рагузу. Славяне назвали Рагузу Дубровником, причем объяснение происхождения обоих названий точно повторяет Дуклянина (Matas A.K. Miletii versus. Dubrovnik, 1882. S. 9–10). Что касается Дуклянина, то он приписывает разорение Эпидавра «сарацинам», действительно опустошавшим Адриатику в 841 г. (См.: Щишиħ 1928. С. 318–319). Здесь также можно видеть след преданий о правившем в первой половине IX в. и, видимо, причастном к расширению города требиньском жупане Белом (древнейшее упоминание о нем у Константина: Константин 1991. С. 150–151). Белый (Бел) назван основателем Дубровника у Дуклянина; предание о его бегстве-возвращении из Рима и основании города своеобразно трактует и Фома, превращающий его со спутниками в «римских преступников». У дубровницких анналистов XV–XVI вв. Эпидавр тоже разоряют сарацины, но основание Дубровника произошло ранее и связывается с именем славянского князя Радослава. Это позднейшая версия отраженного у Дуклянина предания, в котором Радослав — дед Бела. Здесь к Градацу как убежищу эпидаврцев добавляется Спилан. Дата основания Рагузы неясна. Первое упоминание города содержится у Равеннского Анонима. Анналы начинают историю города с 526 (Макушев 1867. С. 305) или с 687 г. (Там же. С. 316). Первая дата слишком ранняя, вторая кажется слишком поздней. Может быть, как считали некоторые авторы уже в позднее Средневековье, 526 г. — искажение от «626». Но в целом ранние разделы дубровницких анналов за VI–VIII вв. фантастичны. Достоверность отдельных событий и дат совершенно теряется в сумятице искаженных при записи, повторяющихся у анналистов «кругами» устных преданий. Например, Радослав становится сыном боснийского «короля» Стефана, якобы правившего в VI в. (Макушев 1867. С. 305–306); в VII в. появляются еще одни Стефан (Степан) с сыном Радославом (Радосавом) (Там же. С. 306–307, 316–317), а в начале IX в. мы встречаем и еще одного Стефана Боснийского (Там же. С. 313, 317). Известно, что Стефанами в крещении звали хорватского короля Држислава (конец X в.) и первого самостоятельного боснийского князя второй половины XI в. Последний имел сношения с Дубровником, о чем упоминал Милеций. Не исключено, впрочем, что то же имя носил хорватский князь первой половины IX в. Владислав. Как бы то ни было, Родослав к Стефану — подлинному или гипотетическому — никакого исторического отношения не имел.
вернуться
Дата приблизительно устанавливается археологами по последним христианским захоронениям на городском кладбище (Wilkes J. Dalmatia. L., 1969. P. 437; Klaić N. Povijest Hrvata u ranom srednjem veku. Zagreb, 1971. S. 132).
вернуться
Фома 1997. С. 241–242, 36–38. Гораздо короче упоминает о взятии Салоны славянами (и/или аварами) Константин Багрянородный (Константин 1991. С. 112–113, 130–131). Он, вероятно, объединяет предание о падении Салоны с преданием о падении в конце VI в. прикрывавшего ее Клиса. Первое упоминание о разорении Салоны «готами» и бегстве жителей на острова в латинской традиции — легенда о перенесении мощей святых Домния и Анастасия (XI в.), которой пользовался Фома (Documenta Historiae Chroatiae periodum antiquam. Zagrebae, 1877. P. 288).