Надорские резиденции возникали не вдруг: ими становились родовые замки, уже имеющие богатый представительский опыт. В этом смысле они не составляли исключения по сравнению с другими западноевропейскими странами. Повсюду в Европе в XVII в. под влиянием придворной королевской репрезентации с присущей абсолютистскому двору пышностью, детально разработанным этикетом и церемониалом придворная знать строила (и в основном перестраивала) свои замки в соответствии с запросами времени и требованиями моды. Только в отличие от Западной Европы, где к этому времени в соперничестве между частными феодальными и королевскими дворами верх одержали последние, на территории Венгерского королевства такой угрозы для баронов тогда не существовало[1216].
Венгерская аристократия, как и любая другая, воспринимала новые идеи, идущие от королевского двора, и при обустройстве своих резиденций стремилась воплощать их по мере возможностей. Хотя между венским Хофбургом, резиденциями имперской и австрийской знати, с одной стороны, и резиденциями венгерской знати в Пожони или венгерской провинции — с другой, существовала огромная разница, в намерениях и общих установках было много общего. Главное — это требования, предъявляемые к определенному социальному статусу, которому должны были соответствовать нормы, формы поведения и представительства, характерные для высших, руководящих слоев общества. Двор высшего государственного сановника вместе с достойной его статуса резиденцией превратился в символ достижения и сохранения достигнутого ранга и полученной должности[1217].
Надоры постоянно не жили в столице королевства. Не все имели там собственный дом. В таких случаях они ездили в Пожонь по служебным делам, а также в то время, когда туда на коронации или Государственные собрания приезжал король вместе с двором. Это, безусловно, создавало определённые трудности. Так, например, избранный в 1625 г. надором Миклош Эстерхази, ещё не успев обзавестись домом в Пожони, должен был вызвать всю свою семью на празднования, связанные с коронацией Фердинанда III: молодая королева изъявила желание познакомиться с супругой нового надора. При этом он предупреждал жену, что Пожони трудно найти квартиру даже на короткое время[1218]. Со временем у Эстерхази появился прекрасный дом в столице; но и тогда он много времени проводил в других своих резиденциях.
Большинство магнатов, становившихся надорами, отдавали предпочтение своим замкам в провинции. То обстоятельство, что должность надора оставалась выборной, В определенной мере ограничивало амбиции этих сановников, в том числе и в отношении резиденций. Они перемещались из замка в замок в зависимости от того, кто в данный момент занимал высший государственный пост. При смене носителя должности бывший надорский двор сохранял значение общественно-политического и культурного центра — в соответствии с той ролью, которую играла в жизни страны конкретная семья. В принципе резиденции были готовы к тому, чтобы при случае необходимости снова взять на себя роль официальных репрезентативных центров. Стоит, правда, при этом отметить, что старые резиденции венгерской феодальной элиты представляли собой мощные крепости, способные выдержать многомесячную осаду. Многократно это их качество использовалось во вред правящей династии. Поэтому по окончании турецких войн на территории Венгрии, в конце XVII-первой половине XVIII в. большинство таких родовых гнезд по приказу из Вены были просто взорваны и прекратили свое существование[1219]. Далеко не у всех представителей элиты, владевших такими крепостями, хватало сил на воссоздание резиденций. Новые резиденции строила новая элита и совсем в другом виде. Таким образом, традиция старых феодальных резиденций в Венгерском королевстве в определенном смысле была прервана. Лишь замкам Эстерхази в Бургенланде в нынешней Австрии удалось избежать этой участи.
1217
О сходных процессах в Чехии и Австрийских наследственных землях см.: Das Leben an den aristokratischen Renaissancehöfen im böhmisch-mährisch-österrei-chischen Grenzraum //Adelige Hofhaltung im österreichisch-ungarischen Grenzraum (vom Ende des 16. bis zum Anfang des 19. Jahrhunderts) / Red. R. Kropf, G. Schlag. Eisenstadt, 1998. S. 63–71;