Не успел Драмокл ответить, как вперед выступил компьютер, поставив одну из ног на до сих пор не объясненный металлический ящик.
— Считаю своим долгом заметить, — сказал компьютер, — что исчерпаны еще не все свидетельства.
— Верно, — подхватил Драмокл. — Что, например, находится в этом до сих пор не объясненном металлическом ящике?
— К нему мы вернемся позже, — сказал компьютер. — А сейчас я отдам вам то, чего вы так долго ждали. Это ключ. Ключевой ключ. И он откроет ключевой отрезок памяти.
— Назови мне его, — велел Драмокл.
— La plume de ma tante,[5] — сказал компьютер.
Глава 41
Ключевой ключ открыл воспоминание о дне тридцатилетней давности. Отто только что улетел на своей космической яхте в лабораторию на спутник Глиз, который вскоре должен был взорваться, как считалось, вместе с королем. Правду знали только Драмокл, компьютер и доктор Фиш.
Драмокл всегда вспоминал отца с любовью и благодарностью. По крайней мере, так он думал. Но в этом, воспоминании все было иначе. Тут он не любил отца, не любил с самого детства, считая его человеком деспотичным, подлым, черствым и помешанным на оккультизме.
Отто побеседовал с сыном перед отъездом, но разговор не получился. Молодой Драмокл был категорически против намерения Отто обеспечить себе бессмертие ценой многих миллионов жизней. Отцовские планы относительно самого Драмокла и его правления тоже казались ему совершенно неприемлемыми. Драмокл пришел в бешенство, узнав, что отец не только не намерен умирать, но собирается также управлять сыном из могилы иди откуда-то еще, превратив таким образом его жизнь всего лишь в сноску к своему чудовищно затянувшемуся существованию.
— Плевать я хотел на твои планы, — сказал Драмокл. — Когда я стану королем, то буду делать, что захочу.
— Ты будешь делать то, чего хочу я, — ответил Отто, — и притом добровольно.
Драмокл не понял. Он стоял вместе с доктором Фишем на самой высокой наблюдательной башне Ультрагнолла, провожая взглядом отцовскую яхту — желтую точечку света, быстро растворившуюся в бездонной синеве небес.
— Слава Богу, улетел, — сказал Драмокл. — Скатертью ему дорожка. Теперь наконец я смогу…
Он почувствовал, как что-то кольнуло его в руку, и удивленно обернулся к Фишу, державшему маленький шприц.
— Фиш! Что это значит? Зачем…
— Извините, — перебил его Фиш. — Но у меня не было выбора.
Драмокл сумел еще сделать два неверных шага по направлению к двери. И провалился в непроглядный мрак забытья, наполненный дикими криками птиц и жутким хохотом. Больше он ничего не чувствовал, пока не пришел в сознание.
Очнулся Драмокл в лаборатории доктора Фиша, привязанный ремнями к операционному столу. Фиш стоял над ним, разглядывая лезвие психомикротома.
— Фиш! — крикнул Драмокл. — Что ты делаешь?
— Я собираюсь произвести вам резекцию и реплантацию памяти, — сказал Фиш. — Я понимаю, что это непорядочно, но у меня нет выбора: я обязан подчиняться приказам своего владельца. Король Отто повелел мне изменить и перестроить все воспоминания, связанные с вашей и его судьбой, а главное — с вашей последней беседой. Вы будете думать, что он погиб во время атомного взрыва на Глизе.
— Фиш, ты сам знаешь, что так нельзя. Отпусти меня сейчас же.
— После чего мне ведено вырезать, изменить, а также подменить многие другие воспоминания, вплоть до самых ранних. Вы будете помнить Отто как любящего отца.
— Эту бессердечную скотину!
— Он хочет остаться в вашей памяти щедрым и великодушным.
— Да у него прошлогоднего снега на день рождения не выпросишь! воскликнул Драмокл.
— Вы будете считать его высоконравственным человеком — эксцентричным, но добрым.
— После всего, что он мне наговорил? О том, как он достигнет бессмертия ценой всеобщей гибели?
— Вы забудете об этом. Подсунув вам поддельные ключи от памяти, Отто собирается завоевать вашу любовь, а следовательно, и послушание. Вы забудете даже наш теперешний разговор, Драмокл. Вы встанете со стола в полной уверенности, что сами узнали о своей судьбе, и подчинитесь необходимости ждать тридцать лет. Поразмыслив, вы попросите меня закрыть вашу память ключевым словом, которое отдадите на сохранение воспоминателю. После чего вы взорвете меня — не взаправду, конечно, но вам это будет невдомек. Я уйду в отпуск на тридцать лет, а вы станете тихо-мирно править планетой, постоянно гадая о том, в чем же ваше истинное предназначение, — пока не узнаете наконец.