Что касается Яхвиста и Элохиста, то они датируются обычно началом I тысячелетия до н. э. При этом во внимание принимаются определенные тенденции в повествовании и отдельные анахронизмы. Однако при попытках как-то уточнить эти общие положения исследователей возникают расхождения во взглядах. Так, например, К. Будде полагал, что Яхвист возник в Иудее, тогда как Элохист — в Израильском царстве; об их датировке он ничего не говорит, ограничиваясь общим неопределенным указанием, что они древнее Второзакония[58]. Э. Зеллин принимает ту же локализацию, но он считает, что Яхвист был наиболее древним источником, возникшим, по-видимому, в царствование Давида или Соломона (X в. до н. э.). Элохист, по его мнению, появился позднее, однако от более точной датировки он предпочел воздержаться[59]. Наконец, О. Эйссфельдт думает, что древнейшим повествовательным источником был «светский», возникший, как он полагает, между 950—850 гг. до н. э. Яхвист появился, по О. Эйссфельдту, в середине VIII в. до н. э., но возможна и более ранняя датировка. Локализацию Яхвиста в Иудее, а Элохиста в Израильском царстве О. Эйссфельдт не считает доказанной[60].
Разработка документальной гипотезы велась либерально настроенными учеными-богословами, преимущественно протестантами. При всем своем свободомыслии они не выходили за рамки общего религиозного мировоззрения. Отвергая традицию римско-католической церкви, они пытались реконструировать истинную, с их точки зрения, историю божественного откровения и его кодификации. В результате, однако, независимо от их субъективных намерений разработка документальной гипотезы показала, что Пятикнижие в том виде, как оно дошло до нас, не могло быть составлено до завоевания израильтянами Палестины, не может быть приписано авторству Моисея. Эта гипотеза вскрыла несостоятельность традиционных религиозных догматов о происхождении Пятикнижия. Неудивительно, что она встречает до сего дня активное противодействие со стороны консервативно настроенных богословов как иудейских, так и христианских, стремящихся сохранить церковное предание в целости и неприкосновенности. Однако документальная гипотеза продолжает привлекать либерально и прогрессивно настроенных исследователей, и можно сказать, что ее принимает подавляющее большинство специалистов.
Тем не менее при разработке положительной части документальной гипотезы не было получено однозначных и убедительно обоснованных результатов. Различия во взглядах на структуру отдельных составных частей Пятикнижия свидетельствуют о ненадежности и субъективности критериев, положенных в основу их выделения. Аргументы, с помощью которых обосновываются датировки отдельных частей Пятикнижия, также не убедительны. С помощью доводов де Ветте можно столь же убедительно доказать, что в 621 г. до н. э. было открыто и опубликовано все Пятикнижие в целом. Принимая теорию Графа — Вельхаузена о времени возникновения Жреческого кодекса, мы оказываемся не в состоянии объяснить, каким образом Пятикнижие проникло к самаритянам: ведь реформы Ездры были направлены на то, чтобы отделить иудеев, входивших в Иерусалимскую гражданско-храмовую общину, от остального населения Палестины и прежде всего от самаритян. Как же могло случиться, что то же самое Пятикнижие, провозглашая которое иудеи отделялись от самаритян, является священным писанием самаритян? Сказанное выше с течением времени становится все более очевидным и побуждает даже сторонников документальной гипотезы говорить о ее кризисе и о необходимости искать новые пути. О. Эйссфельдт, один из наиболее авторитетных ее приверженцев, счел необходимым в своем «Введении в Ветхий завет» отметить, что документальная гипотеза окончательно не доказана, и предупредить читателя против чрезмерного доверия к результатам, полученным при ее разработке[61]. Нет ничего удивительного в том, что в исследовательской литературе были выдвинуты теории, полностью или частично отвергавшие документальную гипотезу.