То было последним свидетельством деятельности выездного суда. Но, в истинном стиле XVIII века, должность выездного судьи оставалась источником привилегий и льгот, даже если функции суда прекратились. Эти бонусы включали в себя право выдавать (но фактически продавать[80]) лицензии на охоту в королевских лесах на всю дичь, кроме оленей[81]. Выездной судья также мог каждый год забирать некоторое количество оленей для собственного использования, и у него была власть выдавать (или продавать) ордера и лицензии на вырубку деревьев и на огораживание или строительство в лесу[82]. В остальном обязанности выездного судьи, по-видимому, сводились к периодической рассылке воззваний из Лондона и к получению жалованья в размере 1500 фунтов стерлингов. Должность обычно доставалась не юристу, а царедворцу, и главный выездной судья (по словам одного наблюдателя) «обычно являлся должностным лицом, обладающим более знатностью, чем знанием законов леса»[83].
Таким образом, суд Суанимота функционировал как местный лесной суд со своими собственными судьями (вердерерами), большим жюри (из регардеров) и малым жюри (из фригольдеров). Не следует, однако, полагать, что суд служил совершенно послушным инструментом королевской власти. Позднее бюрократы-прагматики могли усматривать в нем беззубый пережиток прошлого, но на самом деле это был исчезающий отголосок такого устройства вещей, которое было одновременно и более функционально, и более демократично, чем любое из их собственных творений. Суд Суанимота стремился обеспечить равновесие в лесной экономике путем согласования интересов короля, крупных землевладельцев и дворянства, а также крупных фригольдеров, фермеров-арендаторов и йоменов-лесовиков. Регардеров избирали из числа наиболее состоятельных фермеров[84]. На каждых выборах рыцарей графства и вердереров (жаловался полковник Негус в 1719 году) «деревенские жители позволяют себе необычайные вольности»[85]. Из-за этого, даже в зените власти Уолпола, на должностях вердереров вновь могли оказаться тори, причем тори, за которыми стояли горластые избиратели. Министры и чиновники — виги не проявляли особой симпатии к лесным судам, за исключением краткого периода в Виндзоре, в 1716–1725 годах, когда они пытались настроить суды в своих интересах. Чарльз Уизерс, генеральный инспектор лесов, жаловался, что в тех лесах, где имеются лесные суды, «разногласия вердереров, как правило, позволяют выгораживать правонарушителей»[86]. В заслугу старинному Виндзорскому суду Суанимота (ему дозволили выйти из употребления в конце 1720‑х годов) можно поставить то, что он пусть и ворчливо, но возвышал голос против своих ганноверских хозяев[87]. Исследование других лесов вполне может показать, что старые лесные суды вымерли не потому, что были бессильны, а потому, что продолжали выражать, пусть и слабо, интересы лесных жителей.
В 1717 году, когда сохранность лесов, безусловно, находилась под угрозой, суд Суанимота был возрожден как прямое следствие «плохого состояния и положения леса»[88]. Старики все еще могли вспомнить возмутительные вольности, допускавшиеся во времена Английской республики, когда оленей забивали оптом, Большой парк распродали под фермы, а жители лесных районов расширили свои «права» так, как раньше и представить себе было невозможно. Один корреспондент из Беркшира писал в 1722 году казначею Сент-Джонс Колледжа в Кембридже, оплакивая последствия «праведных дней Оливера Кромвеля, когда земли церкви и колледжа были опустошены»[89]. Герцогиня Мальборо в 1728 году все еще пыталась помешать экипажам, лесовозным подводам и телегам силой открывать ворота Большого парка и требовать права проезда: «В этой части парка никогда не было никакой дороги, разве что во времена Оливера Кромвеля, когда король не владел своей короной: а тогда, возможно, дороги и были…»[90] Реставрация принесла в лесные районы контрреволюцию множеством чувствительных и болезненных способов. Карл II изгнал новоявленных фермеров, восстановил и расширил парки, возродил лесное правосудие[91]. При Якове II, по-видимому, суды действовали энергично. В последний год его правления против похитителей оленей приняли исключительные меры, когда шестнадцать правонарушителей были посажены под надзор привратника Виндзорского замка. Славная революция 1688 года, кажется, послужила сигналом к всеобщему бунту против оленей; без сомнения, жители леса надеялись, что «праведные дни» Оливера Кромвеля вот-вот вернутся.
80
81
Когда король Георг (через своего констебля лорда Кобхэма) распорядился, чтобы из‑за такого разбазаривания дичи лицензии больше не выдавались, граф Танкервилл был возмущен: «На памяти человечества это первый случай, когда отказались исполнять постановление лорда верховного выездного судьи, который силою акта, скрепленного Большой государственной печатью Англии, является распорядителем всех лесов Его Величества»: Танкервилл — Кобхэму, 1 января 1717 г., RAW, GEO/ADD/52/4, Windsor Constables’ Order Book. F. 22. Tankerville to Cobham (1 January 1717).
82
Такие лицензии регулярно заносились в судебные книги вердереров (например, UKNA, LR 3/3), примеры также есть в: RBA, D/ED/E42 (подписано Бэптистом Нанном в 1722 г. в роли заместителя или секретаря суда) и в:
83
South, Account of Windsor Forest (1759), UKNA, CRES 2/1628. Граф Танкервилл был главным выездным судьей с 1716 по 1722 г. После его смерти ему наследовал лорд Корнуоллис: UKNA, SP 44/361, Warrants (1720–1726). F. 131; St. James’ Journal. 21 June 1722.
84
От каждого из главных лесных массивов или округов бейлифа назначали по двое регардеров. Их имена за 1725–1728 гг., которые мне удалось установить, принадлежат крупным фермерам. В их обязанности входили надзор и обращение в суд в случае захватов земли и т. п. во вверенных им округах, а также наблюдение за вырубкой леса.
86
Gloucestershire Archives, D 2455/F5/3/2, Papers of Charles Withers the Younger (1684–1731), Copy of Memorandum to Treasury Lords, n. d. (1722?).
87
См. ниже, с. 138–139. [Имеется в виду Ганноверская династия, правившая в Великобритании с 1714 г. —
89
J. Morris to Bursar, Sunninghill, 3 April 1722, calendar of estate papers, St John’s College, Cambridge, D 109.184.
91
South, Account of Windsor Forest (1759), UKNA, CRES 2/1628. P. 25–26;