Согласно обследованию, проведенному Норденом в 1607 году, в Виндзорском лесу (исключая Большой и Малый парки Виндзора и те лесные территории в Суррее, которые позже были переведены на положение обычных земель) обитало 377 благородных оленей и 2689 ланей[140]. Из-за строгостей в соблюдении лесного законодательства, введенных во время правления Карла I[141], в обществе накопилось огромное недовольство, и наконец, в 1640 году большое жюри Беркшира выступило с петицией против «безудержного роста численности оленей, из‑за которых, если позволить этому продолжаться еще несколько лет, не останется ни пищи, ни места для всех других существ в лесу»[142]. Во время гражданских войн и Английской республики революционное рвение значительно поубавило количество этих королевских любимцев и привело к почти полному прекращению действия официального статуса леса в Суррее. В 1641 году жители Эгама, числом сто восемьдесят человек, совершили вылазку в лес среди бела дня и перебили оленей; когда при Реставрации возникла угроза восстановления лесного статуса в Суррее, они снова устроили набег[143]. К 1649 году в Большом парке Виндзора не осталось ни одного оленя[144].
Между демократией и этими нежными созданиями существовала какая-то старинная вражда. После возвращения королевской власти, в 1660 году, поголовье лесной дичи пополнили; однако лань (за пределами парков) так и не восстановила численность 1607 года.
Из этой таблицы следует, что численность благородного оленя (исключительной добычи особ королевской крови) значительно сократилась с 1700 по 1717 год и еще более резко упала в 1721–1722 годах. Лань не пострадала в первый из этих периодов, но во второй период естественной прирост ее популяции приостановился. Показатели численности благородного оленя скрывают гораздо более существенную убыль, так как их поголовье в лесу несколько раз пополнялось из внешних источников[145]. Но хотя вину в этом падении поголовья можно возлагать на браконьерство, ни в отчете Негуса за 1717 год, ни в отчете солиситора Казначейства от ноября 1719‑го нет никаких упоминаний об организованных браконьерах или «черных»: они упоминают просто «сельских жителей» или похитителей оленей. Лишь во второй период (1721) убыль животных можно приписывать «черным»[146].
В целом по всему лесу численность благородных оленей сократилась с 379 в 1717 году до 289 в 1722‑м. Можно точнее определить те лесные массивы, в которых произошло снижение поголовья.
Итак, в эти годы в большинстве лесных массивов наблюдалось либо отсутствие прироста поголовья оленей, либо очень небольшое снижение, и только в Суинли Уок, расположенном в приходе Уинкфилд, произошло значительное падение (1721–1722). И то, без сомнения, была работа браконьеров.
Браконьерство всегда было свойственно любой лесной зоне и, конечно, существовало с тех пор, как появились леса. Браконьеры издавна прибегали к маскировке («чернению») лица и переодеванию. Оленя редко удавалось поймать тайком (как фазана, зайца или лосося), так что маскировка служила первой защитой для браконьера. «Чернение» лица встречается в средневековом Кенте[147], а в парламентском акте времен Генриха VII (1 Henry VII c.7) упоминается охота на оленей в масках, с «раскрашенными лицами» или в маскировочных одеждах. Суровые законы, наряду с вознаграждениями для доносчиков, с неизбежностью воспитывали в браконьерах скрытность заговорщиков. В сущности, похоже, что в лесных районах существовало нечто вроде уходящей в века прямой традиции тайных браконьерских братств или объединений[148]. «Черное» браконьерство, безусловно, продолжалось в некоторых местностях и в XIX веке[149].
Парламентским актом 1485 года (1 Henry VII c.8) охота на оленей в маскировке или по ночам была объявлена уголовно наказуемым деянием. Однако благодаря гуманным юридическим решениям времен королевы Елизаветы этот закон стал недействительным. Эдвард Кок в своих «Институтах законов Англии» не мог скрыть презрения к упомянутому акту, который (спустя примерно 150 лет) все еще оставался для него «этим новым и плохо написанным законом». «Это первый закон, который был принят для того, чтобы всякую охоту сделать уголовно наказуемым деянием, в противоречие тому превосходному и разумному разделу carta de foresta [Лесной хартии]» (согласно которому ни один человек не может лишиться ни жизни, ни конечности за убийство дикого зверя): «Старые установления, касающиеся лесов, называют старыми добрыми законами и обычаями… а потому этот новый акт Генриха VII слишком суров в вопросе о животных, которые являются ferae natura [неприрученными, дикими] и в отношении которых не может быть уголовно наказуемого деяния по общему праву… а следовательно, судьи избрали подходящее истолкование…»[150] Закон Генриха VII в XVII веке не применялся, а попытка извлечь его на свет божий в прокламациях 1720 и 1723 годов[151] указывает на отход от долго сохранявшейся снисходительности[152].
141
См.:
143
Предметом спора в Суррее, по-видимому, была Инглфилдская пустошь, расположенная между Эгамом и Старым Виндзором. После Реставрации корона не пожелала милостиво уступить ее. В 1679 г. Тайный совет старался справиться с «опасными беспорядками» в Эгаме и его окрестностях, участники которых похищали оленей и отбивали попавшихся в руки властей преступников; когда мировые судьи попытались схватить шестерых или семерых нарушителей, те явились в сопровождении еще человек сорока, «которые кричали, что все они готовы понести такое же наказание», и отказались сдать свои ружья: UKNA, PC 2/68, Privy Council Registers. F. 127, 138–139. Прислали судью Джеффриса со специальным поручением наказать людей, которые «напали на нескольких королевских оленей, которые лакомились их (нарушителей) пшеницей, и убили их», но его перехитрили его собственные присяжные: см. HMC — 14th Report, Appendix, Part IX: The Manuscripts of the Earl of Buckinghamshire, the Earl of Lindsey, the Earl of Onslow, Lord Emly, Theodore J. Hare, esq., and James Round, esq. London, 1895. P. 485–486, и ниже, с. 202–203. В XVIII в. корона все еще назначала суррейских выездных рейнджеров и продолжала держать немногочисленную лесную администрацию на суррейской стороне границы графства, от Бэгшота до Линчфорд Уок (возле Фарнхэм Чейз), где обитало меньше дюжины благородных оленей.
144
145
Документ UKNA, T 1/147, Treasury Board Papers (April — May 1712). F. 27 содержит счета У. Лоуэна за доставку в 1711 г. 100 благородных оленей из Хоутон Парка в Виндзор на фургонах, баржах и кораблях (всего на 312 фунтов 2 шиллинга и 3 пенса, в т. ч. 10 шиллингов «за ручные пилы, чтобы отпилить им рога»). Видимо, олени сначала проделали часть путешествия посуху, а потом были погружены на суда в Халле. См. также:
146
Существуют полные записи регистрации оленей, отстреленных по официальному ордеру, и т. п., которые показывают, что это не могло вызвать такое сокращение поголовья: см. RAW, GEO/ADD/52/4–5. Passim. Нельзя сбрасывать со счетов вспышки инфекционных болезней среди оленей, но, хотя болезни несколько раз упоминаются в источниках, в годы резкого спада численности животных об этом ничего не говорится.
147
Kent Records: Documents Illustrative of Medieval Kentish Society / Ed. by F. R. H. du Boulay. Ashford, 1964. P. 217, 254–255 (здесь говорится, что эти кентские «черные» были слугами королевы фей).
148
См.:
149
См.:
150
См.:
152
Фактически закон не удалось восстановить в полной силе. Возникшие в связи с этим трудности, несомненно, оказались так велики, что вместо него приняли Черный акт.