Обращение к писаному праву было непопулярно в лесных округах. Если жителя прихода сажали в тюрьму, то его семье приходилось довольствоваться содержанием за счет налога в пользу бедных. У лесников было больше шансов добиться сотрудничества от жителей лесных районов, если они смотрели сквозь пальцы на мелкие правонарушения. При этом обращение к закону было непопулярно также среди магистратов в лесных районах. Полковник Негус жаловался в 1717 году, что «закон предусматривает суровые наказания в случае, если кто-либо убьет оленя, но лесники находят так мало поддержки у мировых судей, что они измучены оскорблениями деревенских жителей и едва ли не боятся действовать».
«Когда совершаются какие-либо правонарушения, — сообщал два года спустя солиситор Казначейства, — лесники с трудом могут убедить судей принять их показания под присягой, а когда те их принимают, то не хотят назначать наказания»[162]. Негус в том же году более обстоятельно объясняет нежелание мировых судей действовать: «…что касается мировых судей, я думаю, что тут не может быть никакого эффективного средства, кроме как завести несколько новых судей, поскольку те, что есть сейчас, спрашивают, отчего мы не наказываем нарушителей по лесным законам, и не желают применять писаное право к лесным правонарушениям». В январе два лесника застали двоих мужчин на дороге Уинкфилд Лейн между 11 и 12 часами ночи с «большими шестами или жердями в руках» и с «крупной высокой борзой собакой». Они задержали мужчин (это были двое слуг) и застрелили собаку. Мировой судья Джон Бэйбер «не хочет ни налагать штраф за владение борзой, ни предавать нарушителей суду, так что они смеются над лесниками: судья Бэйбер заявляет, что раз лесник застрелил собаку, то он не может наложить штраф за мертвую собаку». В марте некто Уильям Херринг из Брэя был замечен лесниками за преследованием благородного оленя с борзой и ищейкой: мировой судья Джеймс Хейс не пожелал назначить штраф, а «велел леснику уладить это дело. Херринг сказал лесникам прямо в глаза, что он и впредь будет охотиться на оленей»[163].
Хотелось бы больше знать о том, что скрывается за словами «уладить это дело». Очевидно, лесной обычай предполагал передачу преступниками некоторой суммы денег тем, кто их поймал. Когда в июле 1722 года Майкла Рэкетта со спутниками заметили во время охоты на оленей, лесник проследил за ними до его дома и «увидел, как они разделывают убитого ими теленка благородного оленя, и Рэкетт дал ему гинею, чтобы он держал язык за зубами…»[164]. Несомненно, таков и был обычный порядок.
Но у мировых судей, возможно, имелись и другие мотивы для бездействия. Например, один или два убежденных тори из их числа могли встречать в штыки любые меры со стороны проганноверских вигов. В любом случае ужесточение лесного законодательства после 1716 года вело к столкновениям между лесными чиновниками и местной знатью. Эдвард Бэйбер — предположительно, родственник судьи Бэйбера из Саннингхилл Парка — предстал перед судом Суанимота в 1717 году за захват сорока поулов земли. (Возникает также мысль, что если бы судья Бэйбер был снисходителен к браконьерам, охотившимся на оленей, то мог бы тем самым приобрести некоторую гарантию их ненападения на его собственный парк.) К числу лордов-владельцев лесных поместий, представших перед судом по наложению ареста в 1716–1720 годах, принадлежали хозяева Сандхерста, Баркхэма, Финчхэмпстеда, Уинкфилда и Своллоуфилда; их правонарушения имели отношение к спорам о правах на заболоченные участки, где укрывается загнанная дичь, на добычу торфа, на лесоматериалы, на захват недвижимости и на назначение своих собственных егерей (для охраны всей дичи, кроме оленей) на принадлежащих им землях. Такие иски были не более чем булавочными уколами; но егерь (даже королевский егерь) не может безнаказанно колоть джентльмена булавками. В те же годы примерно дюжине джентльменов были предъявлены обвинения в охоте с гончими или в преследовании мелкой дичи на территории леса. От этого у местных дворян, привыкших к вольностям времен королевы Анны, мог, наверное, случиться удар[165].
163
Служебная записка солиситора Казначейства (Крейчрода) комиссарам Казначейства от 25 ноября 1719 г., с приложением показаний лесников и письма Негуса к Кобхэму, без даты: UKNA, T 1/223, Treasury Board Papers (November — December 1719). F. 6.
165
UKNA, LR 3/3, Windsor Forest: Verderers’ Court Books (1712–1730). Passim. Спор между лесниками и местными помещиками относительно назначения егерей был особенно ожесточенным: в феврале 1718 г. у егерей, назначенных лордами поместий Баркхэм (Эллис Сент-Джон, о котором см. ниже, с. 154–156) и Финчхэмпстед, изъяли ружья и сети. Те ответили судебным иском: UKNA, LR 3/3, Windsor Forest: Verderers’ Court Books (1712–1730), February and March 1718; UKNA, T 27/22, Treasury Out-letter Books (1715–1719). F. 308; RAW, GEO/ADD/52/4. F. 25, 27. Жалобы на бездействие лесных мировых судей часто встречаются и в других лесах. В 1743 г. герцог Чандос представил правдоподобное объяснение их поведения в Энфилд Чейз лорду-канцлеру, лорду Хардвику: «Когда мои служащие приводят к ним кого-либо из правонарушителей, они [судьи] публично заявляют, что не станут с ними связываться и иметь дело, а также выдавать какие-либо предписания… некоторые отговариваются тем, что их дома сожгут у них на глазах, если они это сделают, а другие, как я склонен думать, бездействуют из‑за того, что они тайно связаны с ними, так как покупают у них дрова по низким ценам…» (