— Хорошо! А деньги, который ты отдавал, узнаешь ли, если тебе их показать?
— А этот рубль, который в кабаке отдал, так тот признаю, потому — худ шибко: я и у землемера-то не брал было, да в правленьи все говорят, что гож; а землемер говорит: не возьмут, так я обменю… потому я его в кабаке-то первого и выволок.
— Ну а другие бумажки?
— А други все, как есть… Только коли правду Миколай-лекарь сказывает, так по духу-ту нельзя ли как доискаться: быват и вправду от них псиной воняет.
— А когда вы с Дмитрием были в кабаке, были или нет там посторонне?
— Были, в. б.
— Ты не знаешь их?
— Я-то не знаю, а Митька, так тот знает, потому — зубоскалил с ними.
— А когда ты отдавал молодому Николаю-лекарю пять рублей, так тоже не видел ли кто этого?
— А как не видеть! Там из верхнего жила начальники глядели, да зубоскалили на нас.
— А когда у подлекаря вы с Дмитрием были, так не было ли тут еще кого-нибудь?
— Нет, тамотко никого не было; да ведь подлекарь и не взял с меня ничего: «Нет, говорит, двадцати пяти, — так вот тебе и деньги назад». И возворотили.
— Ну, а когда у старого лекаря был, так не встретил ли там кого-нибудь знакомого?
— Нет, знакомых тут не было, потому, по наречью-то, все кулояна-драчи. — А Митька… так тот, поди, их знает, потому — говорил с ними.
Я считаю лишним излагать подробности следствия и сообщу в сжатом виде достигнутые им результаты. Дмитрий Попихин оказался в… мещанином из солдатских детей; молодой Миколай-лекарь — сосланным в г. В — за мошенничества чиновником Бондыревым; старый лекарь — отставным чиновником, занимающимся составлением прошений. — Бондырев, сначала утверждавший, что вовсе не знает Тарханова, на очной ставке проговорился, что тот был у него в квартире; а чиновники полицейского управления сказали, что видели, как первый брал у последнего деньги на дворе полицейского управления. Против остальных прикосновенных к делу лиц формальных улик не оказалось. Но и Бондырева уголовная палата оставила лишь в сильном подозрении.
Летом того же года мне случилось быть в Гавшенском правлении. Я осведомился о Тарханове.
— Умер, — сказали мне.
— Как так?
— Да так вот! Как выехал зимусь из города, так и зачах; потому — и сына забрили, и деньги потерял, и дом разорил. После масляной и с печи не стал слезать, а ко Христову Дню — и душеньку Богу отдал. — А шибко жаль, потому — смиреный это был мужик: все волощане его за простоту любили!.. Так вот сгиб человек от недобрых людей, а сам на веку, поди, мухи худой не изобидел!.. Бывает это, в. б.!
Александр Шерман
Примечания
Книга К. Попова «Виноватые и правые» впервые вышла в свет в Москве в 1871 г. Сведениями об авторе мы не располагаем; возможно, он действительно являлся судебным следователем Вологодской губернии, где происходит действие его рассказов.
Для понимания описанного в книге нужно сказать несколько слов о самой должности судебного следователя, которая была введена в рамках судебной реформы 1860-х гг. и конкретно — реформы предварительного следствия по уголовным делам.
Следствие это перешло из рук полиции к судебным чиновникам-следователям, назначавшимся министром юстиции. Полномочия их регламентировались законодательными актами «Учреждение судебных следователей», «Наказ судебным следователям» и «Наказ полиции о производстве дознания», которые были утверждены Сенатом в 1860 г. и включены в Устав уголовного судопроизводства 1864 г.
Судебный следователь имел право возбуждать уголовное преследование, поручать полиции производство дознаний, требовать и получать помощь от гражданских и военных властей и полиции, производить допросы подозреваемых и свидетелей, обыски и выемки, избирать меры пресечения в отношении обвиняемых и пр.
Полицейские власти, в свою очередь, должны были немедленно и не позднее суток сообщать судебному следователю и прокурору о происшествиях, заключающих в себе признаки преступления; вместе с тем, полицейские могли проводить предварительное дознание, ограничиваясь «розысками, словесными расспросами и негласным наблюдением». При наличии прямых улик, непосредственных указаний на виновника, поимке преступника на месте преступления и т. д. полиция должна была также принимать «меры, необходимые для того, чтобы предупредить уничтожение следов преступления и пресечь подозреваемому способы уклоняться от следствия» (именно такое полицейское дознание описано, например, в рассказе «Паточка»).
Появление «новой фигуры в русском обществе», фигуры судебного следователя, указывает А. Рейтблат, вызвало к жизни и новый поджанр детективной литературы — повествование о следствии. Отчетливо заметен в этом смысле временной рубеж: это конец 1860-х и начало 1870-х гг. Как пишет А. Рейтблат:
Хотя в публицистике и документальном очерке проблемы преступности заинтересованно освещались и дискутировались, в литературе в специальное тематическое и жанровое направление эта проблематика оформлялась медленно и с большими трудностями. Детектив (или, как его тогда называли, «уголовный роман») был не в чести. Показательно, что солидные толстые ежемесячники («Отечественные записки», «Дело», «Русский вестник» и др.), как правило, не печатали произведения этого жанра, а в отделе критики либо вообще игнорировали выходящие отдельными изданиями детективы, либо подвергали их уничтожающей критике.
Поэтому первое время авторы стремились подчеркнуть в названии документальный характер своих книг (и действительно, они, как правило, не «сочиняли», а пересказывали случаи из жизни). Сложилась даже устойчивая формула для обозначения подобных произведений — «записки следователя». Среди наиболее известных — «Острог и жизнь (Из записок следователя)» Н.М. Соколовского (1866), «Правые и виноватые. Записки следователя сороковых годов» П.И. Степанова (1869), «Записки следователя» Н.П. Тимофеева (1872)[63].
К тому же пласту литературы принадлежат «Записки судебного следователя» А.А. Соколова (1886), «Три суда, или Убийство во время бала» С.А. Панова (1876), «Рассказы судебного следователя» (1878) и другие произведения А.А. Шкляревского и прочие ранние детективы, будь то документальные или «художественные». Читательский успех одних сочинений порождал другие: так, выбирая заглавие для своей книги, К. Попов лишь слегка переиначил название книги П.И. Степанова.
Книга К. Попова публикуется без сокращений по изданию 1871 года в новой орфографии. Исправлены устаревшие особенности пунктуации и написания некоторых слов.
63
Рейтблат А. «Русский Габорио» или ученик Достоевского? // Шкляревский А. Что побудило к убийству? (Рассказы следователя). М., 1993.