«В кои-то веки я нашел что-то стоящее».
БЕРЛИН,
8 октября 1986
Красная комната — просторная.
Примерно четыре метра на семь по моим мысленным подсчетам. Так что не сказать, что я в тесноте, хотя порой и задыхаюсь от атмосферы, царящей здесь днем.
С тех пор, как я стала женщиной, это помещение служит мне спальней, кухней, спортзалом, классом и ванной комнатой — простой таз заменяет раковину и туалет. Я больше не выхожу отсюда. Папа категорически запретил. Спартанская жизнь. Я люблю слово «спартанский». Оно странным образом ассоциируется в моем представлении с бегством, путешествиями, приключениями, когда не страшны никакие расстояния и высоты, с луной и планетами.
И моя комната оторвалась бы от дома и отправилась в полет, отдавшись на волю ветрам и бегу облаков.
Но пока комната не летает, а дни заполнены до отказа, так что мне некогда и передохнуть. Они выверены по хронометру, вот подходящее определение. Жестко ограничены, расписаны по минутам, высчитаны с точностью до секунды, от подъема до отхода ко сну. Прием пищи в установленное время: без пятнадцати два. Короткий послеобеденный отдых — пятнадцать минут. Перерыв для удовлетворения личных нужд: двадцать минут. Запланированные папой уроки: четыре часа.
Мне все больше и больше нравится втайне называть его «человек-в-сером» — из-за одежды и потому, что цвет его лица и весь его вид сильно напоминают полутьму, в которой я живу. Это прозвище меня развлекает, иногда я ловлю себя на том, что улыбаюсь в его присутствии.
«Человек-в-сером».
Затем тренировка памяти: один час. Чтение священных текстов и различных специальных заметок: час сорок. Упражнения, направленные на развитие мышц и физический контроль эмоций: четыре часа. Обращение с оружием и боевые приемы: два с половиной часа. Растяжка с папиной помощью: полчаса. Тщательное мытье всего тела, выполняемое человеком-в-сером: два часа. Подъем в 6.00, отбой в 23.00. Я так устаю, что вечером падаю замертво.
Для снов не остается места.
Окружающие меня предметы выполняют в повседневной механике строго определенную функцию. Или это я выполняю какую-то функцию? Иногда я не совсем понимаю, кто кому служит.
За исключением занятий, когда мы много разговариваем, день ритмизован плеском выливаемой из таза воды, звоном мочи, струящейся в тот же таз, прерывистым дыханием во время физических упражнений, щелканьем языков, шорохом при растирании кожи и шумом переворачиваемых страниц.
Иногда, нарушая логически запрограммированную последовательность событий, из наших гортаней вырываются слова:
— Ты хорошо сегодня ночью спала?
— Думаю, да.
— Рука больше не болит?
— Иногда.
— Боли в желудке прошли?
— Нет.
«Обрывать, отвечать как можно короче».
Проявлять осмотрительность, когда дело касается деталей.
Человек-в-сером может понять это как одобрение с моей стороны. Даже если он принуждает меня к этому, объясняя, что ему важно знать все — и я ценю его заботу о моем здоровье, — я ненавижу, когда внимание слишком долго заострено на моем теле. Я предпочитаю метафоры. Достаточно прикосновений его рук, мы не обязаны еще и говорить об этом. Все это необходимо для моего совершенствования, но должно оставаться функциональным: разглагольствовать ни к чему. И он, и я, мы оба знаем, что я целиком посвятила себя подготовке.
Это меня устраивает.
— Хочешь, чтобы я подстриг тебе волосы сегодня или завтра?
— Сегодня.
— Тебе нужно что-нибудь особенное на обед?
— Нет.
Зато я люблю, когда мы подробно говорим об истории, математике, физике или теологии. Эти предметы привлекают меня своей абстрактностью. Я погружаюсь в них с головой. Мне нравится повторять и читать по слогам волшебно звучащие имена: Хамос, [18]Астарот, Астарта, Ваал-Вериф, Абигор, Велиал и Кобал. [19]Меня завораживают рассказы о них.
— Хочешь, чтобы я сначала вымыл тебе ноги или голову?
— Голову.
— Тебе подходит новое мыло?
— Да.
И даже если оно не подходило, не важно, зачем говорить ему об этом?
— Ты поешь, и мы встретимся через пятнадцать минут.
— ОК.
Вопросы бесполезны.
И он, и я хорошо знаем, что от этих жизненных условий зависит моя миссия. Так к чему жаловаться, лелеять себя? Лучше уж сразу переходить к главному. По меньшей мере у него хватает деликатности, я бы даже сказала — ясности ума, чтобы никогда не повторять вопроса и не настаивать на более полном ответе. Я подозреваю, что иногда, сомневаясь, он расспрашивает меня только для того, чтобы проверить мое душевное состояние. Но мне кажется, им движет чувство вины. И хотя на самом деле он не способен почувствовать себя виноватым и к тому же предостерегал от этого меня, похоже, что-то или кто-то сдерживает его, когда он заходит слишком далеко.
— Твое влагалище еще раздражено?
— Не важно.
— Хочешь, я дам тебе крем, чтобы успокоить боль?
— Нет.
— Значит, все хорошо?
— Да.
И потом, думаю, он предпочитает лаконичные и эффективные ответы. Дополнительное доказательство того, что его уроки по управлению эмоциями приносят плоды. Мне даже кажется, что он очень гордится этим. Я чувствую это в том, как он смотрит на меня. Ненавижу, когда он такой. На мой взгляд, он жалок. Мне нет и тринадцати, а я уже понимаю, что явно умнее его. Но ни за что не скажу ему об этом — иначе он может сократить часы сна.
И продлить и без того слишком долгие минуты, посвященные туалету.
Случается, что, когда я в хорошей форме или когда меня мучит бессонница, я просыпаюсь раньше шести. Рассеянный солнечный свет позволяет мне не торопясь осмотреться, не вставая с кровати. Жизнь красной комнаты взаимосвязана с моей.
Вокруг меня танцуют нарисованные первыми лучами солнца тени-фигуры. Настоящая орхестика, [20]воплощенные в сотне оттенков красного забавы и страдания Астарты и Астарота, Ваал-Верифа и жителей Сихема. [21]
Красный цвет влечет меня. Он символизирует новую жизнь, новые цели, поставленные передо мной богами. Несмотря на юность, я осознаю, что я всего лишь орудие в их руках. И принимаю это. Красный цвет — кровь, которую я добровольно приношу им в жертву, даже если она и так принадлежит им. Страдание необходимо для успешного выполнения миссии.
Мое страдание.
Его миссия.
ГРЕНОБЛЬ,
7 октября 2007
Камилла бесшумно появляется с чашкой кофе в руке. Даже в таком виде она красива — с взъерошенными волосами и еще розовыми от сна щеками, с отпечатавшейся над правой бровью складкой подушки.
— Вкуснятина — эти твои кусочки жареного сала, я их съела с удовольствием… а яичница, ммм… превосходная!
— Не преувеличивай… Сегодня вечером приглашаю тебя в ресторан.
— Ты давно встал?
— Кажется, часа три назад. Уснул, как пьяный, прямо за столом. Я и не заметил, как время пролетело.
— Очень мило, что дал мне выспаться.
— Скажешь тоже, да я гремел, как слон в посудной лавке, но тебя разве разбудишь?
— Придурок!
— Вертихвостка…
Они улыбаются.
Она отпивает из чашки два глотка и закуривает сигарету. Натан тоже. Несколько минут они стоят молча и, пока их мысли блуждают где-то далеко, наблюдают, как поднимаются вверх завитки белого дыма.
— А как работа, продвигается?
— Да, и неплохо…
Потом:
— Я откопал довольно странные вещи.
— Расскажешь?
— Может, тебе это и не покажется интересным.
— Не волнуйся, мне все равно нужно отвлечься.
Натан докладывает ей о положении дел, не опуская никаких подробностей, даже самых деликатных. Он пользуется возможностью выдвинуть гипотезы, пересмотреть некоторые неясные моменты. Она внимательно слушает, хмурит брови и время от времени закатывает глаза. Камилла — настоящая феминистка. Она не из тех, кто останется равнодушным к его рассказу.
18
Хамос — национальное божество моавитян, упоминаемое в Третьей и Четвертой книгах Царств как «моавитская мерзость». Отождествляется с Ваалом и Молохом.
19
Астарот, Абигор, Велиал и Кобал — демоны. Первые три названы в числе 72 злых духов в «Малом ключе Соломона» (Lemegeton Clavicula Salomonis, ок. XVI в.), книге, описывающей магические процедуры и заклинания для вызова духов. Кобал — вероятно, дух черного юмора.
20
Орхестика — искусство танца, пластических движений в античности. Один из разделов гимнастики.