Если литература нового времени ищет того, что в области художественных форм и способов выражения еще не применялось, то древняя — мерилом эстетической ценности признавала умение превзойти предшественника средствами его собственного искусства. Задачей писателя было вступить в соревнование с предшественником в рамках его жанра и техники; это придавало греческой и римской литературе в известной мере застывший традиционный характер, а те редкие произведения, вроде «Фарсалий» Лукана или «Александры» Ликофрона, которые слишком решительно порывали с традицией, не находили последователей. Византийские писатели пошли по этому пути еще дальше, разрешая себе многочисленные текстуальные заимствования[474]. Подобные принципы мы находим не только у Аристенета, но и у других писателей юстиниановского времени, например, в творчестве Агафия и поэтов его антологии, которые склеивали различные типы эпиграмматических шаблонов или текстуально заимствованные стихи предшественников[475], прокламируя необходимость подражать древним[476]. Традиционализм в мировоззрении средневекового Запада с его почти религиозным почтением к традиции привел в области искусства к аналогичным явлениям.
Широко используя предшественников, античные и византийские писатели отнюдь не стремились скрыть свои источники. Указание на произведение, с которым тот или иной автор соревновался или которому он подражал, не только не умаляло значения его собственного труда, но содействовало правильной оценке, облегчая читающему суждение об его искусстве. Для того чтобы указать на свои оригиналы, существовали различные способы. Аристенет использует имена, заимствованные из них, выводит в качестве действующих лиц авторов, из которых он брал материал, или намекает на образец какой-нибудь реминисценцией.
В результате определенного сочетания фраз, выписанных из других авторов, у Аристенета складывалось смысловое и стилистическое целое, в котором можно различить черты, не присутствующие в оригинале. Иными словами, чужие слагаемые раполагались так, что нередко получался новый эффект. Так, например, приводимый ниже отрывок составлен из фраз, заимствованных Аристенетом из «Картин» Филострата (I, 9 и I, 22). Поставленные в непосредственное соседство, они образуют текст (хотя каждый из его компонентов, взятый в отдельности, ничем не примечателен), свидетельствующий о своеобразном мироощущении, не отраженном в оригинале Аристенета.
Филоплатан (I, 3) рассказывает о том, как он с возлюбленной наблюдал в загородном саду птиц:[477]
a Одна отдыхает на скале, давая покой то одной, то другой лапке, другая охлаждает перья, третья чистит, четвертая вытащила что-то из воды, пятая наклонила голову к земле, чтобы добыть себе что-нибудь.
δ μέν cm πέτρας άναπαύει τώ πόδε καθ’ ένα, δ δε ψύχει τό πτερόν, δ δε έκκαθαίρει, δ δε ήρέ τι εκ τού ύδατος, δ δε εις την γην κατανένευκεν έπισιτίσασθαί τι έκεϊδεν.
b Мы разговаривали о них вполголоса, чтобы они не улетели, и мы не нарушили этого зрелища, ημείς δε ύφειμένη τη φωνή διελεγόμεθα περί τούτων, όπως μη άποπτώνται και διασκεδάσωμεν τών ορνίθων την θέαν.
Текст совпадает, за исключением нескольких мелочей: «ведь одна», «тащит» вместо «вытащила» и «свесила» вместо «склонила».
δ μέν γάρ επί πέτρας άναπαύει τώ πόδε καθ’ ένα, δ δε ψύχει τό πτερόν, δ δε έκκαθαίρει, δ δε ηρηκέ τι εκ τού ύδατος, δ δε εις την γην άπονένευκεν έπισιτίσασθαί τι έκεϊθεν.
Сатир спит; давай о нем говорить вполголоса, чтобы он не проснулся и не нарушал этого зрелища, καθεύδει о Σάτυρος και υφειμένη τη φωνή περί αύτού λέγωμεν, μη έξεγείρηται και διαλύση τά όρώμενα.
В самом деле, описание «а» только протоколирует явления: одна птица чистит перья, другая отдыхает, третья ищет на земле корм и т. д. Присоединение отрывка «б», заимствованного из другого контекста, обогащает первый новым материалом, сообщением о бережном любовании природой: ведь посетители загородного сада стараются не шуметь, чтобы не спугнуть птиц и подольше наслаждаться их видом. В этой детали раскрывается ценность в глазах наблюдателей того, что они видят, и описание благодаря этой добавке превращается в рассказ о личном ощущении природы. Из двух принадлежащих Филострату отрывков Аристенет, таким образом, создает текст, который едва ли уже можно назвать текстом Филострата.
474
В древности было возможно воспроизвести в своем произведении чужую фразу или даже пассаж, но совершенно исключалось заимствование в тех масштабах, в каких это допускали средневековые авторы.
475
Mattsson Axel. Untersuchungen zur Epigrammsammlung des Agathias. Lund, 1942. Маттесон отмечает, что, несмотря на контаминирование, эпиграммы поэтов агафианского круга не были только подражанием, но обладали чертами оригинальности.
476
Anthologia Palatina, IV, 3, ст. 115. («Представляется мудрым, — писал Агафий, — подражать древней литературе».)
477
Чтобы облегчить сравнение отрывков, они, по возможности, даются в буквальном переводе.