Наконец, интенсивно продолжается начавшийся еще в XI в. процесс смены архитектурной парадигмы – крестово-купольные храмы идут на смену базиликам более крупных размеров. Каждан отмечает, что «Юстиниан строил общественные храмы, василевсы XI–XII вв. дворцовые часовни и усыпальницы. Это стремление к интимному храму с карликовыми пропорциями архитектурных элементов отчетливо обнаруживается в константинопольском зодчестве XII в., а в провинции – ещё раньше» [11, с. 226].
Как бы подводя итоги сказанному, Хониат сетует, что на Западе давно уже знали, что в Ромейской державе заняты только пьянством и что Константинополь превратился в новый изнеженный Сибарис. Язвами ромейского общества стали всеохватывающий эгоизм, себялюбие, забота исключительно о самом себе. Люди пренебрегают близкими, родными, Родиной: ими движет лишь жажда самосохранения и корыстная трусость. Моральные нормы утратили сдерживающую силу, человек стал руководствоваться исключительно обстоятельствами и масштабами своих возможностей [15, с. 51; 11, с. 294–295].
Итак, за всеми вышеперечисленными фактами стоят, на наш взгляд, одни и те же изменения в менталитете, названные нами процессом «индивидуализации» сознания. Первоначально он способствует расцвету творчества, потом его профанации, сопровождается же всегда ростом своекорыстных эгоистических интересов, жертвой которых, в конце концов, становится «общее дело». Л. Н. Гумилев назвал людей такого склада «актуалистами». Они приходят на смену «пассеистам». Для последних (первых во времени) характерна жертвенность во имя общего блага коллектива. «Пассеисты» чувствуют себя продолжателями линии предков, традиции (сюда можно отнести и подвиги Леонида в Фермопилах, Пересвета и Осляби на Куликовом поле). «Актуалисты» же стремятся жить сейчас, для себя, а не для традиции. Они совершают подвиги, но ради собственной алчности, открытия – для собственного тщеславия, ищут высокого положения, чтобы насладиться властью. Такие люди живут настоящим, часто по пословице: «хоть день, да мой» или «после нас хоть потоп». Когда процент «актуалистов» увеличивается, то наследство, накопленное предками, быстро растрачивается, почему и создается иллюзия кратковременного расцвета, а это и есть эпоха Комнинов в истории Ромейской державы [6, с. 96–98].
Центральным тезисом нашей публикации считаем утверждение, что главную роль в кризисе рубежа XII−XII вв. играла относительная деградация духовной элиты византийского общества – монашества, стремительное падение уровня аскетической жизни в эту эпоху. Самым надежным подтверждением данного высказывания являются статистические данные по изменению количества православных святых, на основе соответствующего списка трехтомного словаря «христианство», а также дополнительных сведений, приводимых у И. И. Соколова [19, 23]. Автор не претендует на точность (каждая цифра приблизительна), но любой, проделавший ту же работу, получит то же соотношение. Для IX века мы насчитали около 123 человек, для X в. – около 48, для XI – около 29 и, наконец, для XII – около 14 святых. Причём деятельность двух из подвижников, которых мы отнесли к XII столетию – знаменитого Христодула Патмосского (+1111) и Климента Столпника (+1111) в основном приходится на XI век. Другие из отнесенных сюда же – афонские монахи – Иоанн Кукузел и Симеон Мироточивый были славянами из соседних стран. Деятельность Леонтия Иерусалимского, Саввы Сурожского, а также Хремеса, Николая и Сильвестра Сицилийских, Петра Калабрийского протекала на периферии византийского культурного мира – тех территориях, которые империи ромеев давно не принадлежали[2].
Учитывая всё это, нельзя не поразиться тому, какое духовное запустение произошло в Византии в ΧΙΙ веке! И это несмотря на сотни монастырей и храмов, существовавших здесь. За внешней оболочкой церкви угасал костер настоящего подвижничества, и, прежде всего, это касается самого Константинополя, где вместе с окраиной, по отзыву русского путешественника, было до 40 тысяч монахов и 14 тысяч монастырей (включая и мелкие – от 3 до 10 человек) [13, с. 85]. Осталась «мода» на монашество, но не само его «сердце» – освобождение от страстей и умное делание. поэтому, совершенно закономерно, что пик критики пороков внутри самой церкви приходится на XI, в особенно – XII век. Уже Христофор Митиленский (XI в.) высмеивал тех из «почитателей святынь», которые собрали в свои лари по дюжине рук Святого Прокопия и ровно четыре черепа Святого Георгия [13, с. 77].
Резким обличителем харистикарной системы был антиохийский патриарх Иоанн (XII в.). В её распространении он считал виноватыми как православных царей, так и слабых патриархов. «Лишь только харистикарий получит в свою власть монастырь, − негодует церковный писатель, − он тотчас распускает ненасытную пазуху и кладёт туда всё принадлежащее монастырю, − не только дома, поместья, скот и разнообразные доходы, но и самые храмы; кафигумена и монахов он считает за своих рабов, всех и всё рассматривает как свою благоприобретенную собственность; всем пользуется безбоязненно и по своему желанию, как своим наследством. Божьим храмам и монахам он уделяет какую-нибудь весьма малую часть из всего дохода, да и это давая как милостыни за свою душу и с предъявлением к монахам многих требований. Я уже не говорю о разрушении храмов, жилищ и поместий – вследствие того, что он всегда следит только за тем, чтобы были доходы, и не любит расходов. Особенно худо, если с этим душегубительным даром соединяется безответственность» [19, с. 298].
2
В таком контексте статистическая закономерность, выведенная Х. Лопарёвым, может получить дополнительное объяснение. Он отмечал, что в IV-V вв. было написано приблизительно по 50 агиографических памятников на столетие, в VI, соответственно – 20, в VII – 30, в VIII-IX – огромное множество, X – 11, XI – 18, XII – 6, XIII – 8, XIV – 9, XV – 5. С.В. Полякова объясняет числовой разрыв между X и XII столетиями вступлением агиографии на почву высокой литературы, что означало резкое падение её «массовидности», количественных показателей [18, с. 266]. Однако возможна и другая причина - объективное падение уровня святости, о котором речь идет в данной статье (XII век вполне сопоставим здесь с XV – последним столетием существования Византии!).