Вернемся к некоторым показателям «кулацкой операции» в Прикамье. Массовым арестам подверглись не кулаки, не крестьяне, не работники сельского хозяйства, хотя и их доля была весьма высока, а рабочий контингент промышленно ориентированного региона.
Следует отметить, что многие из рабочих приобрели свой социально-профессиональный статус лишь в 1930-е гг. и отнюдь не добровольно. Прикамье было местом ссылки «раскулаченных» в 1929–1931 гг. крестьян. Их переселяли сюда целыми семьями. Для социальной характеристики существовал специальный термин — «спец-поселенцы». Занимавшийся детальным исследованием масштабов и практики сталинской политики в отношении различных категорий «спецпоселенцев» пермский исследователь А. Б. Суслов указывает на весомую долю осевших на Урале «бывших кулаков» после репрессий начала 1930-х гг.:
«„Великий перелом“ порождает такую категорию зависимого населения, как спецпереселенцы. В ходе первых волн спецпереселений 1930–1932 годов около 1 800 000 человек вывозятся с родных мест в неизвестность. Около 600 000 из них оказались на Урале [См.: Шашков В. Я. Раскулачивание в СССР и судьбы спец-переселенцев (1930–1954). М., 1995.]. Раскулаченные на территории Прикамья чаще всего переселялись в необжитые северные районы Пермского округа, а иногда и за его пределы. На их место, да и на север тоже, тем временем двигались эшелоны с раскулаченными из южных и центральных областей страны. В начале 1933 года массовые выселения кулаков прекращаются. К этому времени на спецпоселении находились более 1 300 000 кулаков, из них более трети дислоцировались на Урале, что позволяет называть Уральский регион, наряду с Сибирью, основным районом кулацкой ссылки. В Пермском крае в общей сложности было размещено около 140 000 спецпереселенцев (раскулаченных 1-й и 2-й категорий)»[343].
Ссыльные крестьяне принудительно прикреплялись к промышленным предприятиям. Если их размещение предполагалось вне города, то строился спецпоселок. В городах же они включались в общую рабочую среду, хотя в первые годы и были обозначены территориальные и социокультурные границы таких поселений.
Жизнь в поселках была трудной. В докладной записке заместителя полномочного представителя ОГПУ по Уралу в Пермские областную и районную контрольные комиссии в январе 1931 г. подробно описывались новые условия быта, в которых спецпереселенцы вынуждены были начинать обустройство на новом месте:
«…Переселенцы живут с семьями в общих бараках с двойными нарами, имея фактическую норму жилплощади от 1 до 1,5 кв. метров на человека. Баня имеется только на Бумкомбинате [скорее всего, упоминается Краснокамский бумкомбинат. — А. К.], на остальных предприятиях бань нет; люди не мылись в бане три месяца, развилась вшивость; вошебоек и дезокамер нет. Наличие огромной скученности, недостатки питания, перебои в доставке воды, отсутствие бань и вошебоек и общее антисанитарное состояние бараков вызвало эпидемические заболевания (тиф, скарлатина, дифтерит, корь) и огромную смертность СП/пер. За один месяц умер 271 человек, особенно умирают дети. К общему количеству детей до 4-летнего возраста умерло на Бумкомбинате 25 %, Комбинате „К“ [завод им. Кирова. — А. К.] — 10 %, Судозаводе — 30 %. Переселенческие бараки являются очагом заразы окружающего вольного населения…»[344].
Спецпоселенцы были ограничены в правах по отношению к обычным гражданам: им не выдавали паспорта, и они не имели права покидать место жительства и работы. К 1937 г. ситуация с их ссыльнопоселенческим статусом становится менее определенной.
Постановлением ЦИК СССР от 25 января 1935 г. спецпоселенцы были восстановлены в ряде прав наравне с другими гражданами СССР. В части следственных дел сохранились паспорта, выданные бывшим спецпоселенцам[345], которых они не могли бы иметь, если бы их правовой статус соблюдался местными властями жестким образом. Постепенно дискриминация этой категории граждан сокращалась, происходило естественное ослабление разграничений между вольнонаемными и прикрепленными работниками промышленных предприятий и трудпоселков.
Отечественный исследователь истории кулацкой ссылки В. Земсков описывает ситуацию накануне массовых арестов 1937 г. следующим образом:
«В соответствии со статьей 135, принятой 5 декабря 1936 г. Конституции СССР, трудпоселенцы были объявлены полноправными гражданами. На рубеже 1936/37 гг. в трудпоселках царил эмоциональный подъем; многие надеялись, что им скоро разрешат вернуться в родные села и деревни. Вскоре наступило разочарование. Трудпоселенцам внушали, что, хотя они и имеют теперь статус полноправных граждан, но… без права покинуть установленное место жительства. Это обстоятельство делало „полноправие“ трудпоселенцев декларативным. В августе 1937 г. начальник ГУЛАГа Плинер писал Н. И. Ежову в докладной записке: „За последние три-четыре месяца усилилась подача жалоб трудпоселенцами в центральные и местные правительственные учреждения, в которых они жалуются на то, что, несмотря на принятие новой Конституции, в их правовом положении не произошло никаких изменений“»[346].
343
344
№ 114. Докладная записка заместителя полномочного представителя ОГПУ по Уралу О. Нодева в Пермские областную и районную контрольные комиссии об условиях проживания спецпереселенцев // Политические репрессии в Прикамье. 1918–1980 гг.: Сборник документов и материалов. Пермь: Издательство «Пушка», 2004. С. 166–167.
345
Такой паспорт в 1935 году получил Прейс Павел Андреевич, в анкете которого было записано, что он раскулачен в 1930 г. и выслан. Место рождения — с. Грешенки, Уновский с/с, Леозненский район БССР — позволяет предполагать, что статус раскулаченного не был фальсификацией следователя. В качестве рода занятий было указание на то, что он перед арестом работал техником-строителем в карьере Известняк. Проживал в Яйвинском трудпоселке. См.: Анкета арестованного. От 9.01.1938 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1, № 12567. Т. 2. Л. 239. Встречались указания на имевшиеся паспорта и в других делах у бывших ссыльных крестьян.
346
См.: