Райна цветочном полюсе позволяет предполагать некий «ад» на полюсе техническом, особенно в связи с пастернаковским ад на рай.Семантику Аида отчасти берет на себя асфальт— через паронимическую близость к асфоделю,цветку загробного мира, ср. в «Истинной жизни Себастьяна Найта» роман Найта о перспективах загробного существования «Сомнительный асфодель». При такой интерпретации асфальтавсе составляющие контекста получают полное истолкование в рамках одной глубинной схемы, формирующей контекст через систему интертекстуальных и паронимических ходов.
Помимо прочего, контекст в рамках той же системы ассоциативных ходов оказывается соотнесен и с семантикой целого. Центрального (кроме рассказчика) героя «Ultima Thule» зовут Адам Фальтер,в прозрении он открывает некую разгадку мира. Ассоциация имени с библейским Адамом,с его беззаконным познанием, очевидна; но к мифологеме «изгнания из рая» асфальт,если признавать его «адские» ассоциации, подключается звуковой близостью с фамилией героя: ФАЛЬТер — асФАЛЬТ.
Строки Ахматовой
и Мандельштама
имеют у Набокова и более явное продолжение. В рассказе «Весна в Фиальте» есть сцена любовной близости между рассказчиком Васенькой и Ниной.
… а немного позже я шагнул на этот балкончик, и пахнуло с утренней пустой и пасмурной улицы сиреневатойсизостью, бензином,осенним кленовым листом…
Дело происходит в Париже,как и в цитируемом стихотворении Ахматовой. Свидание стало возможным потому, что муж Нины, Фердинанд фехтовать уехал,то есть предавался такому же спортивному единоборству, как и теннис,которому посвящено цитируемое стихотворение Мандельштама.
Василий Шишков, персонаж одноименного рассказа и герой соответствующей мистификации Набокова, напоминает рассказчику об описанном в прессе недавнем случае, когда
мать (…) потеряв терпение, утопила двухлетнюю девочку в ванне и потом сама выкупалась — ведь не пропадать же горячей воде. Боже мой, сравните с «посоленными щами», с тургеневской синелью…
Слово синельвызывает очевидное лексическое затруднение и требует того или иного истолкования. Комментирующая этот текст Н. И. Толстая указывает на источник закавыченного выражения, тургеневское стихотворение в прозе «Щи». В «Щах» описывается ситуация, внешне схожая с пересказанной Шишковым (поэтому и можно сравнить), но по сути очень далекая (поэтому сравнение действует настолько угнетающе): крестьянка продолжает есть щи после смерти единственного сына.
Вася мой помер <…> Значит, и пришел конец: с живой с меня сняли голову. А щам не пропадать же: ведь они посоленные.
Барыня только плечами пожала — и пошла вон. Ей-то соль доставалась дешево. [15]
Можно, кстати, предположить то переходное звено, через которое происходит ассоциация убиваемого матерью младенца и крестьянки с ее щами, помимо общей ситуации материнской мнимой или подлинной бесчувственности. Таким звеном становится фрагмент из «Острова Сахалин» Чехова, в котором тоже, очевидно, учитывается тургеневская параллель. У Чехова мотивы убийства своего ребенка, сочетания ужасного преступления с бытовой повседневностью и основного компонента щей — капусты — сводятся воедино:
Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же говорила, что ребенка она не убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой не купите ли?» [16]
По поводу самого выражения тургеневская синелькомментатор замечает: «Здесь, по-видимому, Набоков обыгрывает заглавие всего тургеневского цикла стихотворений в прозе — „Senilia“ ( лат.„Старческое“)». [17]
Обыгрывание основано на двойном переходе: паронимическом и межъязыковом (латынь — русский).
Безусловно, это верное объяснение. Но в синельможно предположить и некую синкрету, объединяющую три смысла:
тургеневская синель(1) — [ синель— Senilia] — «тургеневские стихотворения в прозе» — «художественный мир тургеневских стихотворений в прозе»;
тургеневская синель(2) — [ синель— «шнурки для плетения»] — «тургеневское / в тургеневском мире рукоделие»;
тургеневская синель(3) — [ синель— «сирень»] — «тургеневская сирень».
С совмещенным смыслом: тургеневская синель— «тургеневский мир» — «старый, светлый русский мир».
Разумеется, включение в синкрету созначений «сирень» и «шнурки для плетения» требует особых подтверждений, и, кажется, их можно указать. Более того, можно даже предположить, о какой из «тургеневских сиреней» идет речь.
В тех нарочито плохих стихах, которые Шишков предложил рассказчику в начале знакомства, рифмовались жасминаи выражала ужас мина, беседкии бес едкий(IV, 408). В начале IX главы «Отцов и детей» Базаров («Асмодей нашего времени»), обсуждая кирсановское сельское хозяйство, в частности, замечает: «Вот беседка принялась хорошо <…> потому что акация да сирень— ребята добрые, ухода не требуют». [18]Таким образом, жасминоказывается здесь родственником-заместителем сиренипо денотативной линии, сигнализирующим о начале «разыгрывания» сиреневой темы, а беседка— точным лексическим совпадением (Шишков рифмует также ноктюрныи брат двоюрный,любопытно, что далее в IX главе «Отцов и детей» говорится о Фенечке и ее сыне Мите, единокровном брате Аркадия, а Николай Николаевич играет на виолончели «Ожидание» Шуберта).
А. Ф. Белоусовым отмечена преемственность в сочетании сирении акациимежду усадьбами Кирсановых и Манилова, эта комбинация восходит ко вкусам императрицы Марии Федоровны. [19]Вокруг маниловского дома «были разбросаны по-английски две-три клумбы с кустами сиреней и желтых акаций». [20]Внимательный читатель Набоков, скорее всего, заметил это совпадение; во всяком случае, годы спустя, пересказывая роман Тургенева в американских лекциях, он укажет место действия одного из кульминационных эпизодов романа: «Мы присутствуем при знаменитой сцене в сиреневой беседке». [21]
Но если тургеневская синельесть, в числе прочего, еще и сирень,и конкретная сирень, и к тому же гостившая некогда у Гоголя, то возможно сопоставить ее (и по структуре словосочетания, и по особому типу звукового повтора) с гоголевской шинельюиз известного апокрифического высказывания Достоевского «Все мы вышли из гоголевской шинели». Пара шинель — синельпопадает тогда в контекст (прослеженный в предыдущей работе автора) «пересчета по шибболету», т. е. мены начальных С и Ш с целью порождения новых знаков и смыслов.