Пожалуй, можно установить и место заточения Святополка. Это город Вышгород, находившийся недалеко от Киева. Став киевским князем, Святополк с исключительным доверием отнесется к вышгородским боярам — Путше и прочим «вышгородским мужам», имена которых — Талец, Еловит, Ляшко — войдут в историю как имена окаянных злодеев, убийц святого Бориса. «Преданы ли мне всем сердцем?» — спрашивал их Святополк. «Можем свои головы сложить за тебя», — отвечали они ему{473}. Понятно, что такая преданность могла возникнуть лишь вследствие длительного пребывания Святополка в этом городе. Именно из Вышгорода, узнав о смерти Владимира, Святополк мог сесть на коня и «скоро дойти Киева града», как свидетельствует тот же Нестор. (Отцовская смерть автоматически освобождала Святополка из заточения, в которое он попал по воле Владимира[134].)
Святополк, очевидно, умел подходить к людям, и не только вышгородские «мужи»-злодеи полюбили его. В последние месяцы (а может быть, даже годы) жизни Владимир, вероятно, пребывал преимущественно в Берестовом, своем сельце поблизости от Киева. Как ни странно, в его конфликте со Святополком киевляне, кажется, были на стороне туровского князя. Не то чтобы они активно поддерживали его; конечно, нет — Владимир оставался их князем, и они были верны ему до самой смерти. Но вот когда Владимир умер, киевляне быстро признали власть Святополка над собой и первоначально поддержали нового князя в его борьбе с братьями (особенно с Ярославом Новгородским). Да и в ближайшем окружении Владимира, как мы увидим из дальнейшего, наверняка были сторонники Святополка.
Когда Болеслав узнал о произошедших на Руси событиях, рассказывает Титмар Мерзебургский, он «не переставал мстить чем только мог» русскому князю. И в самом деле, его гнев был неподдельным. Ведь в заточении оказались не только его зять и епископ, но и его родная дочь. В чем проявлялась эта месть, мы точно не знаем. Возможно, что нападение печенегов на Русь летом 1015 года, о котором рассказывает летописец, произошло по наущению Болеслава. Несмотря на конфликт, случившийся несколькими месяцами раньше, печенеги оставались его союзниками: об этом свидетельствуют совместные действия Болеслава и печенегов против русского князя Ярослава Владимировича в 1017 году.
Туровский мятеж и арест Святополка совпали по времени с другими, не менее драматичными событиями, разыгравшимися на севере Руси. В «Повести временных лет» под 6522 (1014) годом рассказывается следующее:
«Ярослав же был в Новгороде и, по уроку, давал Киеву две тысячи гривен из года в год, а тысячу раздавал в Новгороде гридям. И так давали все посадники новгородские, а Ярослав не захотел давать сего в Киев отцу своему. И сказал Владимир: “Требите[135] пути и мостите мосты” — ибо хотел на Ярослава войной идти, на сына своего, но разболелся»{474}.
Итак, новый поворот в жизни киевского князя. Еще один сын открыто выступил против него. Отказ от уплаты «урока» (оговоренной дани) был прямым вызовом Киеву и означал отвержение Ярославом отцовской власти над собой и власти Киева над Новгородом.
Пожалуй, это был первый случай в истории Руси. Прежде, борьба за княжеский престол разгоралась лишь после смерти отца. Теперь же порядок управления страной, установленный Владимиром и казавшийся столь надежным, по крайней мере при его жизни, не просто давал трещину, но по существу рушился уже на его глазах.
Считается, что родители воплощаются в своих детях; дети — и оправдание их жизни, и надежда и отрада в старости. Если так, то к концу жизни Владимир должен был ощущать себя глубоко несчастным. Напомню, что старший его сын, Вышеслав, умер раньше него. Другого своего сына, Изяслава, Владимир сам отторг от себя за преступление его матери. Изяслав также умер при жизни Владимира, а его дети, Владимировы внуки, жили уже совершенно обособленно от деда. И вот еще двое его сыновей — Святополк (ведь Владимир, несомненно, считал его своим сыном) и Ярослав — поднимают на него руку. Конечно, Владимир был разгневан. Дав волю чувствам, он немедленно начинает подготовку к войне с собственным сыном.
Приведенная выше цитата из летописи показывает, как именно начинались в то время военные действия. Даже крупнейшие города Руси еще не были связаны прочными и надежными дорогами, готовыми к продвижению больших масс людей. Прежде чем послать войско из Киева на север, требовалось расчистить лесные пути, проложить гати («мосты») в болотистой местности, подготовиться к преодолению многочисленных водных преград. В первый раз в русской истории Юг поднимался против Севера, Киев против Новгорода. Владимиру предстояло пройти вспять по тому пути, который он некогда преодолел, воюя со своим братом Ярополком. Тогда Владимир двигался с новгородцами к Киеву, теперь — с киевлянами к Новгороду. И что ожидало его на этом пути, угадать было невозможно.
Положение Владимира осложнялось тем, что Ярослав также деятельно готовился к войне с отцом. «Хотел Владимир идти на Ярослава; Ярослав же, послав за море, привел варягов, боясь отца своего», — записывал летописец уже под следующим 6523 (1015) годом{475}.
Ярослав в точности повторял действия своего отца, которые тот предпринял тридцать семь лет назад. Правда, Ярославу не нужно было самому бежать «за море», как это сделал некогда юный Владимир, — благо весенняя распутица давала ему достаточный запас времени. (Военные действия могли начаться лишь в самом конце весны.) Многочисленные скандинавские наемники — датчане, шведы, норвежцы — прибыли в Новгород и ожидали лишь сигнала к выступлению. Этих наемников мы встретим среди участников многочисленных войн Ярослава, начавшихся уже после смерти Владимира. Союзные отношения, в частности, будут связывать новгородского князя со шведским конунгом Олавом, на дочери которого Ингигерд (Ирине) Ярослав впоследствии женится[136].
134
Автор Летописца Переяславля Суздальского сообщает о том, что сразу же после смерти Владимира Святополк «собра воя в Деревех (Древлянской земле. —
136
Ко времени описываемых событий Ярослав был женат первым браком, но на ком именно, неизвестно.