При мерцающем свете Салим разглядел Анаркали поближе. У нее было округлое лицо с ямочкой на подбородке и маленький прямой нос… и прекраснее глаз он не видел – не то темно-синие, не то лиловые. А еще он отметил, с какой любовью и удовлетворением отец смотрит на нее, не сводя глаз, как на самое дорогое свое сокровище. У Салима забилось сердце, а во рту пересохло. Нужно заполучить Анаркали, и непременно…
– Светлейший, это рискованно! Анаркали сейчас – любимая наложница твоего отца. Если все откроется, нас с нею обеих кинут под ноги слонам, или еще того хуже… За эти семь лет, что я надзираю за гаремом твоего отца, никто никогда меня ни о чем подобном не просил.
Хаваджасара, сухонькая женщина с крючковатым носом, была испугана. Салим заметил, как вздулась вена у нее на виске под редеющими седыми волосами; но он также видел, что она готова уступить.
– Назови свою цену. Я дам сколько скажешь.
Салим достал шелковый мешочек, спрятанный у него на ремешке на шее, и, ослабив завязки, вытащил из него рубин. Когда он поднес его к свету масляной лампы, горящей в нише в небольшом дворце за слоновьими стойлами, куда он позвал хозяйку гарема, драгоценный камень запылал.
– Это – лучшая из моих драгоценностей, рубин чистой воды стоимостью в одну тысячу золотых мохуров[16]. Сделай то, о чем я прошу, и он твой. Ты и несколько поколений твоей семьи сможете жить безбедно.
– Но как я смогу это сделать, светлейший? – Хаваджасара уставилась на драгоценный камень, не в силах оторвать от него глаз. – Только падишах может войти в свой гарем.
– Ты – распорядительница и имеешь свободный вход и выход. Ты можешь тайно вывести Анаркали под видом своей служанки. Стража ничего не заподозрит и не станет тебя допрашивать.
– Светлейший, я не знаю… – жалобно отозвалась хаваджасара. – Падишах часто призывает ее к себе.
– Отец через три дня уедет на охоту. Приведи ее ко мне в первую ночь, когда он отбудет, – и рубин твой…
Ожидая ответа, Салим повернул драгоценный камень так, чтобы его сердцевина вспыхнула огнем. Хаваджасара прикусила губу – и наконец решилась.
– Хорошо я сделаю, как ты просишь.
С этими словами она натянула свой темный платок на голову, повернулась и поспешно ушла, слившись с фиолетовыми тенями. Ее босые ноги еще долго шлепали вдалеке по камням, теплым от дневной жары.
Время перед отъездом Акбара тянулось медленно. Салим больше не мог думать ни о чем, кроме Анаркали, вспоминая ее лиловые глаза и золотистые волосы. Она сама была как драгоценность, только сделанная из мягкой живой плоти, а не из твердого камня. Салим уже было решил, что отец передумал ехать, но на рассвете третьего дня уже наблюдал, как Акбар, сопровождаемый Абуль Фазлом и несколькими особо приближенными придворными, проехал через ворота дворца под бой барабанов крепостной стражи. Он собирался отсутствовать три недели, поэтому за процессией стражников, егерей и ловчих тянулись пятьдесят повозок, груженных палатками, кастрюлями, сундуками с одеждой, луками, стрелами и мушкетами. Они вздымали облако белой пыли, которая висела в воздухе еще долго после того, как процессия ушла из города, направляясь к равнине.
Той ночью Салим ждал в своих покоях. Свечи, которые его слуги всегда зажигали на закате, принося огонь от специального горшка-агингира из дворца, уже наполовину истаяли, и во дворце царила полная тишина, но спустя час после наступления полуночи принц наконец услышал осторожный стук в дверь.
– Светлейший, – это был один из его стражников, его помятое лицо еще не отошло ото сна. – К тебе две женщины.
Салим сказал стражникам, что ему привели девушку с базара. Такое бывало и раньше, поэтому стражник не был удивлен.
– Приведи их.
Вскоре перед ним предстали две женщины, с головы до ног закутанные в покрывала. Хаваджасара сразу раскрыла свое лицо, и Салим увидел, что оно усеяно капельками пота.
16
Мохур – золотая монета, пущенная в обращение падишахом Акбаром ок. 1562 г., имевшая пробу не ниже 980‑й и весящая ок. 11 г.