Если до сих пор для кого-то не была очевидна необходимость и полезность такого суда, последний инцидент у Доггер-банки ее окончательно доказал. Не будь у нас трибунала, у России и Великобритании ушло бы несколько месяцев на решение вопроса о том, является ли этот инцидент достаточным поводом для обращения к арбитражу, а желтая пресса использовала бы эту отсрочку, чтобы разжечь общественное мнение и сделать мирное решение невозможным. Однако сам тот факт, что институт мирного урегулирования существует и готов прийти в действие, подразумевал обращение к нему, и, несмотря на усилия британских газет спровоцировать конфликт, два правительства за несколько дней пришли к решению обратиться в Гаагский трибунал.
В переходе к практической политике огромное значение имела поддержка правительства США, продолжал он. Арбитражные соглашения становились все более многочисленными, и их практическая выгода демонстрировала, что именно они, а не разоружение, являются главным приоритетом. Однако, несмотря на высокую оценку роли сильных мира сего, Кример напомнил своей аудитории, что это достижение было в первую очередь «победой народа». Хотя оно и обусловливалось успехом Межпарламентского союза – организации, хорошо известной его слушателям, – его корни уходили гораздо глубже в прошлое. Связывая его с радикальными активистами движения трудящихся середины XIX в., Кример обращал взгляд в прошлое, когда, много десятилетий назад, «британские и французские рабочие созывали митинги и конференции и обращались с посланиями к своим представителям во власти в пользу лучшего взаимопонимания между народами»[101].
Однако движение за арбитраж процветало в начале XX в. только потому, что снискало поддержку нескольких влиятельных фигур в правительстве. Главным союзником Кримера в Межпарламентском союзе являлся, кстати, французский пацифист Фредерик Пасси, бывший министр. Еще одним его сторонником был Уильям Дженнингс Брайан, важный довоенный деятель Демократической партии и первый госсекретарь при Вудро Вильсоне. Кример считал, что именно благодаря ему смог добиться поддержки Межпарламентского союза в деле арбитража. Еще одной значительной фигурой являлся республиканец Элихью Рут. Госсекретарь при Теодоре Рузвельте, Рут считал арбитраж способом укрепить международный статус США, поэтому содействовал образованию суда, в котором разрешались бы споры, происходящие в Северном полушарии, и обсуждались многочисленные арбитражные договоры[102].
К 1902 г. сторонники арбитража и международного права в целом уже говорили о пятидесятилетии прогресса, в котором «пробужденное сознание мира» заново определило само понятие концерта наций и преобразовало «правила и законы международных отношений». Конечно, им приходилось постоянно сталкиваться с возражением, что арбитраж не гарантировал мира. Левые утверждали, что войны будут существовать, пока существует капитализм. Правые хотели защитить национальные прерогативы и обвиняли мирное движение, даже в его самом респектабельном нынешнем воплощении, в излишнем благородстве[103].
Тем не менее мейнстрим движения за арбитраж составляли прагматики, такие как адвокат Джон Уэстлейк, британский представитель в Постоянной палате третейского суда в Гааге. Сравнивая относительно скромный замысел международного арбитража с масштабной идеей международного правительства, Уэстлейк говорил, что арбитраж в век растущей привязанности к идеям национальной независимости предлагал более практический путь к мирным отношениям между государствами. Он шел в ногу с эволюцией в делах человечества – важное утверждение с учетом популярности теории Дарвина – и обладал большей эффективностью, не пробуждая в то же время националистических настроений, иными словами, не посягая на «превращение международного арбитража во всемирное правосудие». Уэстлейк утверждал, что у международного арбитража должны существовать границы, проходящие там, где вопрос перестает быть юридическим и переходит в сферу политики. Арбитраж не мог стать решением всех проблем, но это ни в коем случае не означало, что он бесполезен[104].
Другие придерживались немного отличного мнения. Элихью Рут, получая в 1912 г. Нобелевскую премию, воздал должное пионерам арбитражного движения и грандиозным практическим изменениям, которых им удалось достичь в международных делах всего за несколько лет. Весьма нелегко, по его словам, было повернуть вспять столетия дарвиновской борьбы, пережитые человечеством, – рожденных для войны невозможно переделать за одну ночь. Как и Уэстлейк, он считал, что идея создания «парламента, наделенного властью контролировать взаимодействие наций через законодательство или международные полицейские силы» нереализуема; у народов слишком сильна национальная гордость. К счастью, процесс эволюции тяготеет в направлении мира. Создание системы арбитража доказало, что циники ошибались. «Практический идеализм» установил «новые стандарты международного взаимодействия», что подтверждали 113 договоров, заключенных с 1906 г. Международное право теперь основывалось на более надежном и научном базисе. При наличии должного образования оно должно было еще укрепиться. Мировое общественное мнение училось «мыслить интернационально», и это становилось новым сдерживающим фактором для воинственных настроений – «общее суждение человечества» стало «великой новой силой», действующей в международных делах. По мере того как «человек цивилизованный» становился «менее жестоким», глубже осознавал ужасы войны и соглашался с необходимостью «национального сдерживания», создавались предпосылки для «вдохновляющих надежд».
101
Cremer R. The Progress and Advancement of International Arbitration [Nobel acceptance speech], Jan. 15, 1905, available online at http://nobelprize.org/nobel_prizes/peace/laureates/1903/cremerlecture.html
102
On Bryan, see Curti M. E. Bryan and World Peace, Smith College Studies in History, XVI: 3–4 (Northampton, Mass., April-July 1931), 148.
103
Who Began It, The Arbitrator, 186 (August 1887), p. 3; ibid., p. 5 [A Political Atheist – re Lord Salisbury].
104
Westlake J. International arbitration, International Journal of Ethics (October 1896), 7:1, 1-20. Подобные взгляды у германских юристов приводит Suganami. The Domestic Analogy, 70–75.