Соответственно с таким пониманием политической структуры Руси X–XII вв. оценивается им и институт древнерусских воевод. Это, земские чиновники, стоявшие во главе самоопределяющихся воинских подразделений. Кроме земских воевод, в «источниках, согласно ему, мелькают и княжеские воеводы, которым князья поручают командование «воями», что, впрочем, не означало подчиненности народного ополченья или ущемления его прав». Наличие в Киевской Руси земских воевод, согласно историку, неоспоримо свидетельствует о самостоятельности военной организации вечевых общин.[280]
Ничего подобного из летописных известий о воеводах не следует. Приведенные выше, практически с исчерпывающей полнотой, они неоспоримо указывают на воеводу, как на княжего мужа, профессионального военного. Назначение воеводы, даже и для воев, не говоря уже о княжеской дружине, исключительная прерогатива князя. Примеры командиров народного войска, куда историк зачислил воевод Претича, Коснячке и Тита, не только не подтверждают его вывод, но и находятся в явном противоречии с ним.
Претич, как это следует из летописи, воевода не воев, но дружины. Не исключено, что и княжеской киевской, иначе как объяснить его беспокойство за свою судьбу в случае, если им не удастся спасти княжескую семью. На это со всей определенностью указывают следующие слова. На вопрос печенежского князя — «А ты князь ли еси?», Претич ответил: «Азъ есмь муж его, и пришел есмь въ сторожахъ».[281]
Не больше оснований видеть предводителя народного ополчения и в воеводе Коснячко. Из летописи такой вывод сделать невозможно. Претензии к нему восставших киевлян скорее указывают на то, он один из виновников поражения русских от половцев на реке Альте, княжий воевода. Не исключено, что его считали ответственным и за то, что не было выполнено требование киевлян выдать им коней и оружия для продолжения борьбы с половцами. Решение идти на Коснячков двор последовало сразу же после отказа Изяслава. И, наконец, в летописи нигде не говорится, что князья Изяслав, Святослав и Всеволод привлекли для похода ополченье.
Сложнее определить социальный статус берестейского воеводы Тита, преследовавшего во главе отряда в семьдесят человек поляков, воевавших русские села вблизи Берестья. Небольшая дружина берестейцев указывает скорее на ее профессиональный характер, чем на ополченский. Да и воеводу летописец характеризует как профессионального ратного. «Бяшеть бо у нихъ воевода Титъ, вездѣ словый (славный — П.Т.) мужьствомъ на ратѣхъ и на ловѣхъ»[282] Можно думать, что принадлежал он к дружинному сословию и был человеком князя. В сходных обстоятельствах звенигородский воевода Иван Халдеевич, руководивший обороной города в 1146 г., назван «воеводой Владимира».
Во всех других свидетельствах о воеводах определенно указывается, что они были княжескими мужами и назначались на свои должности князьями. Многие из них занимали их в продолжении длительного времени, исчислявшегося, нередко, десятками лет. Ни одного случая, когда бы должность воеводы была замещена по решению общины, в летописи нет, что, по существу, делает дискуссию о земских воеводах беспредметной.
Как, собственно, и о каком-то мифическом земском войске, которое, к тому же, было суверенным и не находилось в княжеском подчинении.
Никакого земского войска на Руси не было. Были профессиональные княжеские дружины, которые в случаях больших военных кампаний, дополнялись ополченцами, названными в летописи «воями». Но, во-первых, такое войско формировалось на короткое время, для выполнения конкретной задачи, а, во-вторых, оно находилось в полном подчинении князя (или князей) и его воевод. Теоретически можно придумать все, что угодно, но практически, что определенно следует из летописи, такое войско имело жесткую военную организацию, состояло из полков, находившихся под командованием князей и их воевод. Или только воевод, когда сами князья в поход не шли. Однако и в этих случаях летописцы именуют воевод и полки, которые они возглавляли, по князьям. Нет сомнения, что такие полки состояли не только из воев, но и княжеских дружинников, которые составляли их основу.
По существу, как правильно определил еще Б. Д. Греков, такое войско во времена Киевской Руси оказывалось в подчинении не у своих выборных или частично наследственных вождей, как это имело место в период «военной демократии», а у государства, во главе которого стояли князь и окружавшая его знать. В дальнейшем развитие организации войска шло по пути усиления его специального военного профессионального ядра.[283]