– То есть как это — «ищи–свищи»? — удивился Пиппин, еще ничего не понимая, но уже улыбаясь. — Почему это?
Том только головой покачал:
– Из глубоких вод вы всплыли. Что жалеть о малом? Благо, сами не утопли, и на том спасибо! Так что радуйтесь и пойте! Сбросьте эти тряпки! Пусть вас солнышко прогреет, а вы бегом по травке! Ну а Том покуда сходит на охоту!
Он помчался вниз по холму, свистя в два пальца и аукая. Провожая его взглядом, Фродо заметил, что Том свернул налево, то есть на юг, и направился по дну зеленой лощины, протянувшейся меж двух холмов. На ходу он распевал:
Так он пел, подбрасывая и ловя шляпу, пока не скрылся за поворотом, — но ветер, который снова переменился и дул теперь с юга, долго еще доносил до хоббитов звонкие «Хей!», «Гей!» и «Сюда!».
Солнце, как и накануне, грело на славу. Хоббиты, выполняя приказ Тома, вволю набегались по траве и наконец разлеглись на припеке понежиться — им казалось, что их внезапно перенесли из царства льдов в гостеприимный, теплый край. Так бывает, когда долго болеешь, прикованный к постели, и вдруг ни с того ни с сего, за одну ночь, полностью выздоровеешь, и впереди — новый день, который так много обещает!
Когда вернулся Том, они успели окончательно прийти в себя… и проголодаться — как же без этого? Сначала над косогором появилась шляпа, затем сам Бомбадил, а следом — послушно, цепочкой — шесть пони: пять хорошо знакомых и один совершенно незнакомый. Этот последний и был, по–видимому, «старый добрый Блинчик». По крайней мере, имя ему очень подходило. Он был крупнее, крепче и гораздо упитаннее остальных, да и годами постарше. Мерри, хозяин этих самых пятерых знакомых пони, особо с ними не церемонился и раньше никак не называл их, но Бомбадиловы клички прижились, и с тех пор лошадки всегда на них отзывались[135].
Том выкликнул пони по очереди, и они, взобравшись на крутой курган, чинно встали в ряд, а Том отвесил хоббитам поклон.
– Вот и ваши поники! — объявил он. — А ведь кое в чем они, пожалуй, будут вас умнее, дорогие вы мои хоббиты–бродяжки! Только ум у них в носу, если разобраться. Нюхом чуют, где беда, и бегут оттуда, а вы лóмитесь вперед, вам и горя мало. Ну, а пони, если вдруг речь пойдет о шкуре, ввек оплошки не дадут и не заплутают. Есть чему учиться, а? Вы уж их простите. Верные сердечки, да, но любому ясно: Навьи — это не для них, так что не сердитесь! А теперь они пришли, и поклажа с ними!
Мерри, Сэм и Пиппин извлекли из мешков запасную одежду и оделись. Правда, вскоре им стало жарковато — в запасе–то они держали вещи поплотнее да потеплее, в расчете на близкую зиму.
– А старшая лошадка, Блинчик, — она откуда? — спросил Фродо.
– Это Бомбадилов пони, — ответил Том. — Добрый мой дружочек. Редко я его седлаю. Вот он здесь и бродит — на холмах пасется, гуляет, где захочет. У меня в гостях лошадки сразу подружились. Ну, а ночью был он близко — вот вам и разгадка! Блинчик присмотрел за ними, я не сомневаюсь. Уму–разуму учил их, отогнал все страхи — так я думаю! А нынче, славный толстый Блинчик, старый Том верхом поедет. Подставляй–ка спину! Том проводит вас до Тракта — значит, нужен пони. А то что же это выйдет: хоббиты рысцою, ну а я беги за ними? Мало будет толку!
Хоббиты обрадовались и стали горячо благодарить Тома, но тот только рассмеялся. Больно горазды плутать эти хоббиты, сказал он, так что, пока Том не доведет их до границы, сердце у него будет не на месте!
– Много дел у Тома дома, — развел он руками. — Петь, гутарить, и работать, и бродить по Лесу, и присматривать за всеми. Бомбадил не может быть вечно на подхвате — тут Курган, там Лес, там Ива… У него забот по горло, да и Златовика скоро загрустит без Тома… Уж не обессудьте!
Судя по солнцу, было еще довольно рано, приблизительно между девятью и десятью. Мысли хоббитов обратились к еде. Последний раз они ели вчера около полудня, близ одинокого камня. Никто не возражал против того, чтобы подчистить остатки вчерашних запасов, сбереженные для ужина. Так и поступили — а на закуску пошло то, что принес с собой Том на этот раз. Обильной трапезы не получилось (особенно если учесть, что от сильных потрясений аппетит бывает просто волчий, а применительно к хоббитам это кое–что да значит!), и все же сил заметно прибавилось. Пока хоббиты жевали, Том еще раз поднялся на крышу усыпальницы и перебрал драгоценные трофеи. Бóльшую часть он искрящейся, блестящей грудой сложил на траве и сказал напоследок: «Что ж, лежите! И да набредет на вас добрый путник в добрый час: птица, зверь ли, человек, — чтобы зло прогнать навек!» — ибо лишь тогда чары Кургана могли развеяться окончательно, и Навьям был бы заказан путь обратно. Для себя Том изо всей груды сокровищ выбрал одну–единственную брошь, усыпанную синими драгоценными камнями всех оттенков, от светлого до темного, как цветы льна или крылья голубых бабочек. Долго смотрел он на эту брошь, покачивая головой, словно вспомнив что–то давнее, и наконец молвил:
135
Еще один (см. прим. к гл. 7) намек на родство образа Бомбадила с Адамом до грехопадения: ему дана сила не только заклинать, но и называть вещи в соответствии с их внутренней сущностью.
Бомбадил недаром живет на границе страны хоббитов: «выспренние» смыслы из богословского лексикона выражены в тексте на простом хоббичьем языке, и поэтому серьезный комментарий к Тому Бомбадилу неизбежно кажется стилистическим диссонансом. Но, вероятно, это тоже входило в замысел Толкина — показать, что наши понятия о «низком» и «высоком», возможно, весьма искусственны и что порой ангелам естественнее выражаться на языке деревенских прибауток, чем на высокопарном наречии ученых теологов, — ведь и Христос говорил с народом притчами о закваске теста и пахоте, а не о тонкостях, интересовавших «книжников».