Своих восьмерых учеников Сеньор разместил в каморках – некоем подобии ниш на верхнем этаже дворца, где они спали, а он их немилосердно будил, дергая за тот шнур, о наличии которого я догадался. По большей части то были сыновья либо племянники чем-нибудь обязанных ему его родичей, из коих трое заседали в королевском совете. По окончании ученичества на острове их отправляли для завершения подобающего дворянам образования в Гессен, в Прагу или ко двору короля Шотландии. Таких юнцов имелось там в ту пору пятеро или шестеро, а главным среди них был Элиас Ольсен.
У Ольсена были черные сумрачные глаза, матово смуглая кожа и прескверные зубы. Он считался любимцем Сеньopa, так как· уже со времени второго визита королевы ему стали позволять есть за одним столом с хозяином. К тому же Элиас одолжил Тихо Браге свою подпись для публикации календаря, насчет которого его подлинный составитель опасался, что он не будет иметь подобающего успеха. Ольсен играл на лютне и готов был льстить даже псу господина. Ребятишек он щипал кого за руку, кого за щеку или бок и со скверной ухмылкой спрашивал: «Кто тебе позволил здесь шляться? Хочешь, чтобы я пожаловался Сеньору?»
Я его очень не любил.
Что касается меня, не кто иной, как сам Сеньор; потребовал, чтобы в ночные часы я находился в обсерватории Стьернеборг. В этом помещении, загроможденном всевозможными устройствами, где, к примеру, имелась армиллярная сфера[3] с перекрещивавшимися деревянными кольцами более четырех фавнеров диаметром, мне всегда было не по себе, не потому, что там меня вынуждали напрягать свою память, а оттого, что оно располагалось в подземелье.
Моя задача состояла в том, чтобы запоминать результаты измерений в том порядке, как они производились, чтобы затем, поутру, их можно было сличать с реестром, который вел Ольсен. Из всех лишь он один пользовался свечой, держась в стороне от других: чтобы не слепить им глаза, ему полагалось сидеть за деревянным столом в форме полумесяца в расположенной у входа в обсерваторию комнате, украшенной перистилем и барельефами.
Мои-то глаза были настолько слабы, что я даже под этим куполом не мог различить всех тех звезд, с которыми так носились Сеньор и его помощники. Томясь в потемках, я мало-помалу с головой погрузился в мрачные фантазии, которые мое воображение связывало с запоминаемыми цифрами. В моем мозгу они закреплялись под видом картин образов, слов, казалось, в чем-то им родственных. Сначала поводом для этих моих выдумок служили фрески церквушки Святого Ибба, но вскоре Якоб Лоллике в угоду моему любопытству позволил мне рассматривать две книги, полные символических изображений, одна была аугсбургской перепечаткой труда Альциато, другую издали в Англии, и обе являли собою череду сцен из жизни древнегреческих героев.
Я их помню все до единой. Малейшие черточки, самые незаметные подробности оставили в моей памяти неизгладимый след, в том ведь и состоял мой дар, первоначально заинтересовавший Якоба настолько, что у него возникла диковинная мысль научить меня читать.
Эти собрания аллегорических картин, наряду со Священным Писанием, и были моими первыми книгами. И ныне, когда передо мной разворачивается история моей жизни, я вновь вижу гравюры Альциато и Уайтни вкупе с сопровождающими, их сентенциями. Мой жребий ныне напоминает мне участь того человека, что в наказание за некое злодейство был нагишом привязан к трупу своей жертвы и так брошен в темницу, чтобы смертное тление постепенно проникло в него. Надпись гласила: «Impar conjugium».[4] Так и мой брат-нетопырь увлекает меня к могиле. Хоть бы милосердный Господь избавил меня от потемков мира сего! Да позволит он мне скорее подняться к снежным вершинам Исландии, оставив позади земные химеры и чудеса моей пресловутой памяти, столь тесно связанные с ними!
«Все запомнил?» – спрашивал меня Сеньор, на что я неизменно ответствовал: «Спрашивайте, о чем угодно, и вы увидите».
Спустя три дня, убедившись, что мои дарования не исчерпываются обычной сметливостью, он призвал меня в библиотеку. Единственным свидетелем, при сем присутствовавшим, был Элиас Ольсен, без которого я бы охотно обошелся. Там господин Браге стал допытываться, каким образом действует мой ум.
Что до Ольсена, ему, похоже, ужасно не терпелось вырвать у меня этот секрет. На его тощей физиономии легко было прочесть, как он уже теперь предвкушает все преимущества, которые сумеет из этого извлечь, лелеет приятные планы.
3
Армиллярная сфера – старинный угломерный прибор для определения координат небесных светил.