Лизе дико повезло. В чудесном городе, застроенном немецкими особняками и продуваемом всеми ветрами с ближайших побережий, крайне трудно найти работу по специальности: редактор, корректор, внештатный корреспондент, заместитель главного редактора, литконсультант (последняя специальность для местных работодателей не существует), если нет нужных знакомств и денег на взятку. Кому нужны литературные работники в городе строителей, моряков и точильщиков янтаря? Но Лизе это удалось. Она заняла место в отделе писем. Поиски работы заняли всего-навсего две недели. Редчайший случай… Аминь. Название газеты из этических соображений приводить не стоит, не правда ли?
Редактор был пузатый дядька, похожий на жбан с пивом. Казалось, что его живот начинается прямо от шеи. Над брюхом плескалась запущенная борода цвета пива. Глаза были того же оттенка, светло-жёлтые и злые. На редакторском столе стоял графин то ли с водкой, то ли с водой.
Своё подозрительное отчество «Феликсович» дядька объяснял немецкими корнями и называл себя скандинавским язычником. Манера общаться у него была диктаторская, включающая в себя: привычку громко перебивать собеседника; озвучивать возникающие по ходу действия мысли, не поинтересовавшись, нужны ли они собеседнику; попытки по-идиотски заигрывать с подчинёнными женского пола, и проч. У входа в редакцию, возле кустов, спали чёрно-жёлтые бесхозные кошки; у самой двери валялся здоровенный кусок известняка. Это мог быть и кусок янтаря, и мина замедленного действия: от Кёнигсберга всего можно ожидать.
– Я всегда знал, что женщина как работник немногого стоит, – начал дядька тронную речь, – но мне приятно смотреть у себя на работе на симпатичных женщин, я им зарплату никогда не занижаю. У вас дети есть?
– Нет, – героически преодолев отвращение, ответила Лиза. Выхода не было. Или метла, или петля, как любили шутить на ярославском филфаке. Отвращение к начальству или отвращение к мытью зассанных подъездов? Каждый сам выбирает свою судьбу. Оставьте свои комплексы за дверью кабинета начальника. Вас от него тошнит? Но это ваши проблемы! Смотрите на вещи позитивно. Пусть мерзкая борода начальника напомнит вам о такой приятной вещи, как холодное пиво после трудового и рабочего тяжёлого дня. Кстати, не будь трудовые дни такими тяжёлыми, не было бы прелести нетрудовых вечеров с пивом и крабами. Да, редактор почему-то напоминал ещё и краба. Креативная личность.
Редактор достал из кармана пиджака мелкую мужскую расчёсочку и стал приводить бороду в порядок – бессмысленное, с точки зрения здравой логики, занятие. Эту дрянь следовало немедленно сбрить.
– А жаль. Я всем девочкам на работе сказал, что они обязаны за пять лет родить как минимум двух детей. Иначе они перестанут быть женщинами, и нас выживут китайцы.
– Но если женщина уходит в декрет, она начинает немногого стоить как работник, – вежливо сказала Лиза. – Вам же это не нравится.
– Конечно, – сказал редактор. – Но ведь нас выживают китайцы. Надо ведь что-то делать.
– Я не располагаю достаточными средствами для того, чтобы иметь детей, – с остервенением произнесла Лиза и собралась уходить. Ей показалось, что над ней просто издеваются.
Так оно и было. Но она не учла один нюанс. Редактор искал как раз доведённую безработицей бабу, чтобы свалить на неё всё, что не приколочено. Обрадовавшись новому долгожданному штампу в трудовой книжке, баба будет вкалывать и помалкивать. В какой-то степени Лизе повезло. С точки зрения среднестатистического европейца, ей чудовищно не повезло, но ведь Кёнигсберг, хотя уже не Россия, ещё не Европа.
– Я скоро умру, – сообщила тётя Вера и легла на диван, который жалобно затрещал под её задницей, облечённой в вылинявший розовый халат с оторванными пуговицами. Говорить этой старой пэтэушнице, что так одеваться нельзя, было бесполезно. У неё был вечный убийственный аргумент: «Мы с Валей всегда так одевались». Если на неё пытались надавить в стиле: «Не позорь нас перед гостями», – она кротко опускала вылинявшие глаза и блеяла: «Так ведь я старая уже, мне уж всё равно». Из этих рассуждений можно было сделать логический вывод, что тетя Вера всегда была старой, либо стала ею в момент заключения брака.
Старушка собралась на тот свет очень вовремя: к Андрею заглянул представитель местной богемы Коля Рифатов, полутатарин, пишущий галиматью под псевдонимом Ник Валерий Галл.
Лиза как-то полюбопытствовала насчёт происхождения псевдонима.
– Мой отец, – поделился воспоминаниями Коля, – человек, в отличие от меня, интеллигентный, чуть что, начинал орать: «Почему едите одной вилкой без ножа? Почему ты на газон сел задницей? Вандалы! Варвары! Галлы!» Я за семнадцать лет жизни в родительском дурдоме выслушал такое количество подобного, что просто не мог не взять этот псевдоним.
– Это единственная причина? – спросила Лиза.
– Нет, но остальное я тебе расскажу потом, когда ты поймёшь жизнь так, как я. Тебе ещё рано понимать её так, – ответил поддатый Коля Рифатов.
Было ему лет тридцать, выглядел он неопределённо, ни дать, ни взять – безродный космополит. Он почти закончил истфак, но почему-то ушёл с пятого курса. Или был отчислен, но предпочитал помалкивать об этом. Ник Валерий работал то сторожем в морге, то сборщиком посуды в ресторане – это была самая высокооплачиваемая работа в его жизни, с которой его выгнали за пьянство и неосторожное обращение с посудой, – то в гимназии, откуда его выгнали за пьянство и неосторожное обращение с детьми. По собственному признанию, Ник Валерий курил каждые пятнадцать минут и конкретно прокурил усы и зубы: усы у него были уже не чёрные, а серые. Он говорил о себе: «Я никогда не отличался красотой, но всегда нравился людям». В свободное от дуракаваляния и работы время он сочинял стихи, такие, например:
К сожалению, не все стихи Ника В. Галла не дошли до общественности в моём лице в полном объёме, но, судя по отзывам, они были значительно менее лапидарны, зато перегружены аллюзиями на алкогольно-мордобойно-библейские темы. Коля Рифатов принадлежал к довольно многочисленной околотворческой группе населения. Эти мне интеллектуалы с трёхдневной щетиной и алкогольным взглядом, у которых в их макулатуре всё так как бы умно и наворочено, и мнение о бабах подкреплено не только статейками из «Плейбоя», написанными хуем, но и трёхгрошовым памфлетом Вейнингера, написанным дерьмом; и на каждой странице у них из-за леса, из-за гор едет дядя Кьеркегор, сидя верхом на Сартре и Кантом погоняя; и на обед герою подают свежий абсурдизм, фаршированный дешёвым ницшеанством; и тот, с кем герой поддаёт, – то ли ожившая тень Петера Шлемиля 14, то ли князь мира сего, то ли патриарх всея шизофрении. Мне их уже не жаль, но мне всё ещё скучно читать их.