Мать со стуком ставит чашку с чаем на стол. Отец бросает на нее быстрый взгляд, означающий: и не вздумай, испортишь концовку.
— «Видишь вон те дороги? Когда я впервые оказался здесь пятьдесят лет назад, не было никаких дорог. Одни только грязные тропы. Я, Луиджи, проложил эти дороги. Но разве зовут меня Луиджи-дорожник?»
Отец набирает полную грудь воздуха. Смотрит в небеса. В гневе растопыривает пальцы.
— «Я трахаю… всего одну свинью…»
Я уже слышал эту историю, и не раз, но до сих пор не могу удержаться от смеха. Отец прекрасно изображает горе возмущенного Луиджи. Мама тоже веселится, хотя и не совсем уверена, что такие слова уместны в присутствии «молодых людей». Но зато уж Хилари хохочет без остановки почти целую минуту. Она даже достает бумажный носовой платок, чтобы вытереть слезы. Отец искренне радуется своему успеху, и я уже вижу, что он приготовил еще одну историю, про то, что случилось однажды в бомбовом отсеке бомбардировщика, и ждет, когда веселье успокоится[2].
Отец очень любит Хилари. Когда мы переехали в этот дом, мне было девять лет, а ей восемь, она была проказливой соседской девчонкой, ставшей для него почти дочерью, которой у него никогда не было, которую он любил больше, чем Сына, Который У Него Был и которым случайно оказался я. Две страсти владели им — футбол и шахматы, и он хотел бы передать эти страсти мне, но и в том и в другом Хилари давала мне сто очков вперед. Когда мы гуляли в парке, я обычно дулся, а вот она гонялась с ним за мячом, как мальчишка, вопя во весь голос, чтобы он дал ей пас, прыгая и отбивая мяч головой, падала, защищая ворота, обозначенные двумя свитерами вместо штанг. А когда они переходили от физических состязаний к состязанию умов за шахматной доской, ее умненькое юное лицо обычно застывало в сосредоточенности, чтобы снова и снова бросаться в неравную схватку. Несмотря на то что он ни разу не дал ей шанса победить, она нисколько не обижалась. Когда же такое случалось со мной, я был вне себя от ярости.
Но в конце концов я все-таки унаследовал одно из его увлечений — курение. И стоило мне только об этом сейчас подумать, как я ощутил еще один приступ, еще один возмущенный вопль организма — или это мне только кажется? — который требует, умоляет, настаивает: одну сигареточку. Только одну. Но прямо сейчас. Ну ладно, не сейчас, но немного погодя. Я куплю сигарет по дороге домой, на заправке возле Северной развязки. Нет, не куплю. Нет, куплю. Нет, не куплю.
Пока Хилари рассказывает матери с отцом про то, чем мы занимались накануне вечером, — версия ее вполне прилично обработана, в ней почти не фигурирует алкоголь, а никотина нет вообще, — я ускользаю вниз. Добрая старая Хилари. Делает все, чтобы старики были довольны. Такая хорошая девочка, звучит у меня в голове мамин голос, тебе просто повезло, могла бы попасться гораздо хуже. Я знаю, мама, молча отвечаю я, я совершенно с тобой согласен.
Моя старая спальня — почти что храм моего детства, все оставлено так, как было, когда он от нас ушел. Родители только привели в порядок и убрали все, что, по их мнению, было лишним — кстати, а куда подевался мой плакат с Сальвадором Дали? — и теперь спальня используется в качестве комнаты для гостей. Впрочем, мои старые книги остались на месте, и, соблюдая ритуал, я бегло просматриваю корешки. «Кабинет в багровых тонах». «Это может сделать каждый мальчик». «Как ухаживать за волнистым попугайчиком». «Начальный курс физики». «Властелин колец». «Крестный отец». «Простейшие фокусы с картами». «Ежегодник веселых мстителей». Через пол я слышу, как Хилари продолжает резвиться. Я смотрю из окна на пространство, которое когда-то было садом Блюмов. Они уехали отсюда много лет назад. Сейчас на этом месте опрятная лужайка, дворик, белые пластмассовые стулья и столики. Тогда там были непролазные заросли. Мы там играли.
Мы никогда не играли во всяких там «врачей и санитарок»; нет, мы играли «в ресторан». Я — шеф-повар, она — официантка. И мы оба заняты делом, работаем. То есть наш ресторан — это настоящая торговая точка типа экспресс-закусочной с горячими блюдами. Из окна сарая, стоявшего в саду, мы разворачиваем бойкую торговлю нашей продукцией, состоящей главным образом из земли, камешков и веточек; мы выкрикиваем друг другу заказы наших клиентов, подражая истерическим выкрикам официанток, которые нам однажды пришлось слышать в баре неподалеку с броским названием «Деньги есть — клади на бочку, денег нет — бери в рассрочку».