Вятрович представляет этот эпизод таким образом, что у читателя формируется впечатление, что все показания Стельмащука фиктивны: «Эти слова являются сегодня главным свидетельством приказа Провода ОУН об общем истреблении поляков. Неужели мы не имеем дела с одной из многих попыток НКВД скомпрометировать украинское освободительное движение?». Вятрович задает риторический вопрос (с. 93). В интервью «Украинской правде» он представляет различные теории и приписывает подделки КГБ. «Цитирование производится из несуществующего протокола, который, я думаю, появился в 1960-е годы, когда КГБ создавало массу материала об УПА. А отсутствие важных документов, которые поставили бы под угрозу УПА, было просто заполнено путем создания псевдо-директив. К сожалению, этот документ довольно часто используют польские историки, которые не читали дела Стельмащука»[98]. Когда КГБ в 1959-60-е гг. решил обвинить во львовском погроме ОУН (б) батальон Нахтигаль, он оставил огромную путаницу в документах[99]. Если инсинуации Вятровича о том, что на самом деле фальсифицированные КГБ дела Стецько и Стельмащука являются действительными, почему бывший директор архива СБУ не отменил требование относительно источников? Подобно тому, как в случае с жизнеописанием Стецько, ключевые моменты показаний Стельмащука подтверждаются другими источниками. Столько, сколько автобиография Стецько подтверждает одобрение руководством ОУН (б) антиеврейских убийств, исповедь Стельмащука доказывает, что был приказ ОУН-УПА относительно массового убийства поляков. Осторожность, впрочем, всегда желательна. Точное осуществление такого порядка не может быть само собой разумеющимся. НКВД часто не записывал показания вербуемых, но перефразировал их. Свидетельство Стельмащука не является доказательством геноцида ОУН-УПА против поляков. Оно, однако, подтверждает использование УПА неизбирательного политического насилия и убийства гражданских лиц. Свидетельство Стельмащука ссылается на аналогичные предписания ОУН-УПА об устранении всех советских военнопленных в Западной Украине, всех россиян в УПА, а также всех семей, сочувствующих таковым советским. Как и в случае убийства поляков, эти заказы подтверждаются различными видами доказательств убийств УПА россиян и советских военнопленных, просоветских украинцев и их семей[100].
Еще одной проблемой является избирательное использование источников. Например, Вятрович приписывает сожжение села Малин 14 июля 1943 года, вследствие которого погибло несколько сот мирных жителей, «государственной полиции, совершившей это при помощи узбеков и поляков»[101]. Вятрович использует один документ случайно, чтобы объяснить, что произошло в Малине, когда существуют как минимум 10–15 различных и конкурирующих вариантов, основанных на столь же законных источниках[102].
Не существует весомой причины, по которой Вятрович выбирает тот конкретный источник, где поляки упоминаются в роли преступников, отличный от того, который выбрал бы рецензент, и таким образом сохраняет свои претензии на «симметрию». Методология Вятровича в отношении основных источников заключается в поиске и некритическом восприятии тех, кто представляет «героев» и «национальных освободителей» в самом лучшем свете, в резком контрасте представлениям поляков.
Критика науки
Подобные проблемы также очевидны в использовании Вятровичем вторичных источников. Он не пытается проблематизировать «Літопис УПА», составленный самими ветеранами ОУН и УПА. Сомнительным является то, что он некритически рассматривает роль активиста ОУН (б) Петра Мирчука, который первым распространил вышеупомянутую подделку о фиктивной еврейке в УПА с целью «опровергнуть» антисемитизм ОУН-УПА[103]; ветерана УПА Льва Шанковски, который утверждает, что правительство ОУН (б) отдало приказ милиции, чтобы остановить погром во Львове в 1941 году и таким образом спасти евреев[104], или Владимира Косых, чья повторная публикация документов ОУН была отредактирована с тем, чтобы соответствовать эмигрантским политическим предпочтениям ОУН (б)[105].
99
John-Paul Himka. Ukrainian past and Ukrainian future // Kyiv Post. 20.09.2010. http:// www.kyivpost.com/news/opinion/op_ed/detail/83019/ (Last accessed: March 14, 2012).
100
Protokol doprosa arestovannogo Stel'mashchuk Iuriia Aleksandrovicha, 28 fevralia 1945 goda // HDA SBU. F. 13. Spr. 373. T. 89. Ark. 30–33, 39. As a note of caution regarding using Litopys UPA as a source, it should perhaps be added that the information on Stelmash- chuk's background as the first head of the auxiliary police in the Zhytomyr region in July 1941, evident from HDA SBU. F. 5. Spr. 67434. Ll. 24–40, is omitted from the published version in: Litopys UPA. Vol. 9. P. 430. Thanks to Ivan Kachanovski for this reference.
101
V'iatrovych. Druha pol's'ko-ukrains'ka viina. P. 132, citing TsDAVO Ukrainy. F. 3838. Op. 1. Spr. 90. Ark. 13.
102
As demonstrated by Jared McBride's detailed study of the Malyn massacre, which was presented at a Kyiv conference where V'iatrovych was present. Jared McBride. Through an Ethnic Lens, Darkly: The Massacre at Malyn, July 1943 / Paper presented at the international conference «World War II and the (Re)Creation of Historical Memory in Contemporary Ukraine». Kyiv, Ukraine, September 23–26, 2009.
103
Rudling. OUN, UPA, Holocaust. P. 25. On Mirchuk's attitude to Jews, see Petro Mirchuk. My Meetings and Discussions in Israeclass="underline" Are Ukrainians «Traditionally Anti-Semites»? New York, 1982.
104
Lew Shansky. The Teaching of «Holocaust» // ABN Correspondence. 1979. Vol. XXX. No. 2. P. 45. On the role of the OUN(b) militia in the pogrom, see John-Paul Himka. The Lviv Pogrom of 1941: The Germans, Ukrainian Nationalists, and the Carnival Crowd // Canadian Slavonic Papers. 2011. Vol. LIII. Pp. 209–243.
105
See, for instance Karel C. Berkhoff and Marco Carynnyk. The Organization of Ukrainian Nationalists and Its Attitude toward Germans and Jews: Iaroslav Stets'ko's 1941 Zhyttiepys // Harvard Ukrainian Studies. 1999. Vol. XXIII. P. 149.