Украинские жертвы
Существует относительно немного исследований, посвященных вопросу украинских жертв польского террора во время Второй мировой войны. Мотыка ранее говорил о 20000 украинских жертв[112]. В исследовании 2011 года Мотыка снизил свою цифру относительно украинских потерь от рук польского подполья до 10-11000 и 15 000: около 2000–3000 украинцев на Волыни, 1000–2000 в Восточной Галиции и 800010000 на территории современной Польши, 3 000-4 000 из которых были убиты до 1944 г. и 5 000-6 000 — с 1944 по 1947 год[113].
Если учитывать значимость докладов Михаила Хомяка в местных архивах Альберты, то число украинских жертв польского террора в 1942 и 1943 годах на этнически смешанных территориях, которые входят в состав современной Польши, возможно, придется снизить еще больше. 22 января 1944 г. в отчете Украинского комитета помощи, посланном Хомяку, редактор «Краковских вестей» из Люблинского офиса Украинского Центрального Комитета перечисляет 500 украинских передовых лиц (Ukrains'ki peredovyki), которые стали жертвами нападений со стороны польских сил в 1942 и 1943 годах в Хелме/Холмском районе и Подляшье/Pidliashshia. Украинские потери имели следующее географическое распределение: 269 — в Грубешове (Hrubeshiv/Hrubieszow), 58 — в Холме (Chelm/Kholm), 20 — Бела Подляска (Biela Podlaska/Bila Pilias'ka), 60 — в Замостье (Zamosc/Zamistia), 54 — Билгорай (Bilgoraj/Bilhorai-Tarnohorod), 10 — Красныстав (Krasnystaw/Krasnostav), 5 — Радын (Radyn) и 24 в Люблине (Lublin)[114]. Этот документ не только показывает количество убитых украинцев, но и содержит информацию об их профессиях, которая проливает дополнительный свет на динамику. Неудивительно, что подавляющее большинство жертв были крестьянами; это свидетельствует о социально-экономическом составе населения. Бросается в глаза, однако, чрезмерная репрезентация некоторых коллабораторов: способы защиты местных администраторов и полицейских. Из 500 украинских жертв в списке 177 (или 35,4 %) служили в различных формах, находясь при власти нацистов, а члены Украинского комитета помощи — полицейские, гвардейцы, судебные приставы или старейшины. Тридцать четыре человека были убиты в 1942 году, 4 — в 1941 году, в то время как подавляющее большинство — 462 — в 1943 году; октябрь (92 убитых) и май (91 убитый) являются самыми кровавыми месяцами.
Это, следует отметить, в то время, когда резня УПА волынских поляков продолжалась уже в течение месяцев[115].
Таким образом, во-первых, появляется причина для дальнейшего сокращения количества украинских жертв польского насилия, по крайней мере на землях современной Польши, где поляки составляли большинство населения и польское подполье было сильнее. Во-вторых, высокий удельный вес исследований различных сотрудников в области украинских потерь показывает, что польский террор против украинцев носил иной характер, чем ОУН (б) антипольские убийства на Волыни, которые, как и ОУН (б) убийства евреев, были идеологически мотивированы и систематически нацелены на этнические меньшинства[116]. В-третьих, насилие не предшествовало кампании УПА на Волыни, но и обострилось после того, как этнические чистки на Волыни уже начались.
Польские жертвы
Историки Гжегож Грицюк и Гжегож Мотыка в Польше, как и Игорь Ильюшин в Украине и Тимоти Снайдер в Соединенных Штатах, значительно расширили наше понимание о массовых убийствах ОУН-УПА. Ева и Владислав Семашко не историки по образованию. Как участник Армии Крайовой в мероприятиях, Владислав Семашко не является нейтральным наблюдателем. Его дочь Ева — инженер, а не историк по образованию. Оба работают в жанре повествования, которое было описано как националистическое[117]. Тем не менее они десятилетиями собирали и документировали информацию «о выживших», и их выводы нельзя просто сбросить со счетов.
Существует развивающийся консенсус относительно цифр. Тимоти Снайдер приводит число польских гражданских жертв, убитых УПА на Волыни только в 1943 году, 4000060000[118]. Гжегож Грицюк, проанализировав демографические потоки на Волыни, приходит к выводу, что судьбу 60700 поляков на Волыни необходимо «объяснить»[119]. По мысли Гжегожа Мотыки, эта цифра находится между 70000 и 100000[120]. Оценки Евы Семашко являются аналогичными: около 60 000 на Волыни в 1943-44 гг., и 32000 в Восточной Галиции в 1944 году. Ее исследование относительно числа жертв — самое подробное на сегодняшний день. Ева Семашко проводит различие между «подтверждёнными смертями» и «жертвами, известными по именам». В 2010 году она округлила число подтвержденных смертей до 88700, из которых 42496 известны по именам[121]. Обновленное исследование, опубликованное в 2011 году, насчитывает 91200 подтвержденных случаев смерти, 43987 людей из которых известны по именам[122].
112
Grzegorz Motyka sums up the situation: «Altogether, during the years 1943-47, 80,000–100,000 Poles and 10,000-20,000 Ukrainians. In Volhynia the relation is simply stunning — on the Polish side were maybe even 50,000-60,000 victims, on the Ukrainian — no more than 2,000-3,000. As for families, more than a million Poles were displaced and about 630,000 Ukrainians and Lemkos». Motyka. Zapomnijcie o Giedroyciu.
113
Grzegorz Motyka. Od rzezi wolynskiej do akcji «Wisla»: Konflike polsko-ukrainski 1943–1947. Krakow, 2011. P. 448.
114
Provincial Archives of Alberta (Henceforth PAA). Michael Chomiak Collection. Accession 85.191. File 59. Document 1.
115
PAA. 85.191. File 59. Documents 1–13. This argument has been made in greater detail by other scholars, who have worked with the same material. See Czeslaw Partacz and Krzysztof Lada. Kto zaczql? Polacy i Ukraincy na Lubelszczyznie w latach 1941–1943. // G. Motyka, D. Libionka (Eds.). Antypolska akcja OUN-UPA 1943–1944. Fakty i interpretacje. Warsaw, 2002. Pp. 33–40.
116
On the OUN(b) action program for the case of war, see «The Military Doctrine of the Ukrainian Nationalists», written by Mykhailo Kolodzins'kyi in 1938, which stipulated that «hostile» national minorities, that is, Poles, Jews, and Russians, should be cleansed from the Western Ukrainian lands. «Expel literally to the last person the Polish element from the Western Ukrainian lands and thereby end Polish pretensions about the Polish character of these lands». Zaitsev. Viina iak prodovzhennia polityky. P. 239, citing Arkhiv OUN u Kyevi. F. 1. Op. 2. Spr. 466. Ark. 103. On the OUN(b)'s action plan to kill Jews, Poles, and other minorities in the wake of Barbarossa, see May 1941's «Borot'ba i diialnist' OUN(b) pid chas viiny: Instruktsii Revolutsiinoho Provodu OUN(B) dlia orhanizatsiinoho aktyvu v Ukraini na period viiny: Viiskovi instruktsii», and «Vkazivky na pershi dni orhanizatsii derzhavnoho zhyttia» in TsDAVO Ukrainy. F. 3833. Op. 2. Spr. 1. Ark. 25–33 and 33–57. 372
117
For instance, Ihor Iliushyn has pointed out the Siemaszkos' near-exclusive reliance on Polish sources, identification with Polish nationalist formations, and overestimation of the supposed «good neighborhood» and «friendly relations» between Poles and Ukrainians in the 1930s. Ihor Iliushyn. Ukrains'ka povstans'ka armiia i Armiia kraiova: protystoinnia v zakhidnii Ukraini (1939–1945 rr.). Kyiv, 2009. Pp. 44–50.
119
Grzegorz Hryciuk. Przemiany narodowosciowe i ludnosciowe w Galicji Wschodniej i na Wolyniu w latach 1931–1948. Torun, 2005. P. 281.
120
Grzegorz Motyka. Ukrainska partyzantka 1942–1960: Dzialnosc Organizacji Ukrainskich Nacjonalistow i Ukrainskiej Powstanczej Armii. Warsaw, 2006. Pp. 410–412, 649–650.
121
Ewa Siemaszko. Bilans Zbrodni // Biuletyn instytutu pamieci narodowej. 2010. Vol. 116–117. Pp. 85, 88, 92, 94.
122
Ewa Siemaszko. Stan badan nad ludobojstwem dokonanym na ludnosci polskiej przez Organizacji Nacjonalistow Ukrainskich i Ukrainskq Powstanczq Armi^ // Boguslaw Paz (Ed.). Prawda Historyczna a Prawda Polityczna w badaniach naukowych: Przyklad ludobojstwa na Kresach poludniowo-wschodniej Polski w latach 1939–1946. Wroclaw, 2011. P. 341.