Сам Солсбери испытывал по этому поводу больше сомнений, чем можно предположить из сказанного выше. Его детство можно назвать спартанским и лишенным родительской любви даже по стандартам его класса. Первый опыт пребывания в закрытой школе, куда его отправили в возрасте шести лет, он позже описал как «жизнь среди дьяволов». Итон оказался ничем не лучше – над ним жестоко издевались, и отец в итоге забрал его оттуда, обеспечив сыну образование на дому. Вероятно, именно под влиянием такого жизненного опыта будущий премьер-министр стал с глубоким пессимизмом относиться к человеческой натуре и ее склонности порождать зло. Он также в течение всей жизни страдал нервными припадками – приступами депрессии, которые могли выводить его из строя на много дней[44].
В качестве компенсации жизнь подарила ему острый ум, твердый характер и выгодную стартовую позицию для карьеры – все же он принадлежал к господствующему классу в самой могущественной державе мира. Когда он решил, что его призванием (métier) является политика, его связи обеспечили ему место в палате общин (ему даже не требовалось беспокоиться о предвыборной кампании, так как больше кандидатов на его место не было). Ему также повезло со стабильным и счастливым браком – его супруга была ему ровней как в отношении интеллекта, так и силы духа. Гостей, посещавших его загородный дом в Хэтфилде, встречали картины счастливой семейной жизни, причем неугомонным детям маркиза разрешалось свободно общаться со взрослыми, что было нехарактерно для викторианских времен.
Скучая в блестящем обществе и часто забывая имена собеседников, Солсбери все равно был учтив, хоть и рассеян. На званых обедах со своими соратниками по партии он считал нужным непременно поговорить с каждым гостем на важную для этого человека тему – но все же он порой признавался своему личному секретарю, что «все же одного я не узнал – ну, того, который, как вы говорили, делает горчицу»[45]. Он уделял мало внимания обычному досугу аристократов: охоте и стрельбе по мишеням. Лошадей он считал всего лишь транспортным средством – и притом довольно неудобным. В пожилом возрасте он, укрепляя здоровье, начал ездить на трицикле. Надев фиолетовое бархатное пончо, он катался около Букингемского дворца, а в его поместье для этого даже проложили специальные дорожки – причем молодой лакей подталкивал трицикл в горку, а потом, на спуске, вспрыгивал и ехал сзади. Внуки лорда с удовольствием поджидали его на маршруте с припасенными кувшинами воды[46].
Он был глубоко религиозен и одновременно очарован наукой. Часовня в Хэтфилде уже имелась, а потом к ней добавилась и лаборатория, где хозяин ставил свои эксперименты. Его дочь Гвендолин говорила, что жена маркиза «разделила тот неприятный опыт, который объединяет родню всех химиков-самоучек». Однажды супруг леди Солсбери надышался только что изготовленным хлором и потерял сознание прямо у нее на глазах. Был еще случай, когда в лаборатории произошел сильный взрыв. Маркиз вышел оттуда «весь в крови из глубоких порезов на лице и руках, после чего – с видимым удовлетворением оттого, что химические законы сработали в точности – объяснил охваченной ужасом семье, что он просто экспериментировал с натрием в недостаточно сухой реторте»[47].
Семья испытала некоторое облегчение, когда Солсбери перешел к экспериментам с электричеством, хотя и в этом случае результаты опытов были не всегда удачными[48]. Поместье Хэтфилд было оснащено одной из первых в Англии собственных систем электроснабжения – впрочем, там приключился и первый в стране смертельный удар током, когда один из рабочих прикоснулся к проводу под напряжением. Все началось с того, что семья маркиза и их гости стали ужинать при свете пары ранних дуговых ламп. Вскоре их дополнил ряд более современных изобретений. «Бывали вечера, – вспоминала Гвендолин Сесил, – когда домочадцам приходилось ощупью передвигаться в полумраке, разгоняемом лишь тусклым красноватым свечением, как от угасающего очага… Но бывало и так, что яркий свет таил в себе опасность, и после вспышек миниатюрных молний наступала полная темнота». Когда появились первые телефоны, гостям Хэтфилда приходилось передвигаться с осторожностью, чтобы не споткнуться об один из множества кабелей, тянувшихся по полу. То были примитивные устройства, способные передавать только медленно и четко произнесенные фразы. Гвендолин утверждала, что голос ее отца эхом отдавался по всему дому, когда он с различными интонациями и выражением повторял в трубку: «Тили-бом, тили-бом. Пляшут кошка со щенком. А корова разбежалась – перепрыгнула луну!»[49] Своим импозантным обликом и длинной бородой Солсбери, как многие считали, смахивал на своего современника и известного игрока в крикет Уильяма Гилберта Грейса. Другие сравнивали его с «одной из версий Бога в исполнении Микеланджело»[50]. Солсбери, впрочем, было по большей части все равно, что о нем думают другие. В бытность свою премьер-министром он даже отказался поселиться на Даунинг-стрит. Когда его отец посетовал, что Солсбери женится на девушке ниже по положению и из-за этого общество отвернется от него, тот просто ответил: «Люди, которые отвернутся от меня из-за женитьбы на мисс Олдерсон, – как раз те самые люди, от общества которых я бы и сам с удовольствием избавился»[51].