В 1900 г. в Китае возникло движение, изначально направленное против маньчжурской династии, но ловко повернутое последней в русло борьбы с иностранцами. По всему Северному Китаю начались нападения на западных миссионеров, дипломатов и ком мерсантов, а летом 1900 г. был осажден посольский квартал в Пекине. Великие державы, у которых наконец появилась причина для совместных действий, поспешно сформировали деблокирующий корпус. Восстание было подавлено, Пекин – разграблен, а китайское правительство принудили возместить крупные издержки и примириться с еще более активным иностранным вмешательством в свои дела. Русские воспользовались этой возможностью, чтобы ввести войска в Маньчжурию, а после окончания восстания нашли основания, чтобы оставить их там. Пошли слухи о том, что Россия ведет с Китаем тайные переговоры о возможности постоянной оккупации Маньчжурии. Когда британское правительство обратилось к Германии с просьбой поддержать его в противостоянии этим планам, то ему был дан вполне ясный ответ. Выступая в рейхстаге 15 марта 1901 г., Бюлов заявил, что англо-германское соглашение по Китаю «Маньчжурию никоим образом не затрагивает»[99].
Было вполне очевидно, что Германия не была готова оказать Великобритании помощь, защищая ее имперские интересы ценой ухудшения своего положения в Европе. И потом, спрашивали себя многие англичане, действительно ли Британия должна влезать в европейское противостояние Германии, Франции и России? Немцы, однако, по-прежнему полагали, что Британия сблизится с ними – как только в конечном счете поймет, что это для нее наилучший вариант. В октябре 1901 г. Бюлов сказал своему подчиненному Фридриху фон Гольштейну: «Нам не следует проявлять ни спешки, ни беспокойства. Пусть надежда брезжит над горизонтом…»[100]
Лорд Лансдаун, который к тому времени занял место Солсбери в качестве министра иностранных дел, пытался продолжать консультации с Германией, но не преуспел. Он также предпринял разрозненные и столь же неудачные попытки наладить отношения с Россией. Тем не менее он, как и многие его коллеги, уже был убежден в том, что Британия не может больше придерживаться проводимой Солсбери политики отстраненности от европейских дел. Лорд Джордж Гамильтон, бывший в то время министром по делам Индии, рассказывал о мрачном разговоре, который был у него с лордом Бальфуром летом 1901 г.: «Он сказал мне, что вынужден признать – на деле мы в настоящий момент являемся третьестепенной державой; однако интересы этой третьестепенной державы переплетаются и сталкиваются с интересами великих держав Европы. В этой упрощенной форме слабость Британской империи, как она есть сейчас, состоит в следующем. Мы обладаем огромной силой – как в наличии, так и потенциально, – если только сможем сконцентрировать ее… Но рассредоточение наших имперских интересов [по всему миру]… делает это почти невозможным»[101].
Той осенью лорд Селборн, первый лорд адмиралтейства, сообщил своим коллегам по кабинету, что Британия располагает на Дальнем Востоке лишь четырьмя линкорами, тогда как Россия и Франция вместе скоро будут иметь девять[102].
Однако к этому времени общественное мнение стало значительным фактором как в Англии, так и в Германии. Например, осенью и в начале зимы 1901 г. в обеих странах вспыхнуло раздражение, вызванное довольно глупым публичным конфликтом между Чемберленом и Бюловом, который к этому времени стал канцлером. Выступая в Эдинбурге, Чемберлен защищал британские войска от обвинений в слишком жестоком обращении с гражданским населением в Южной Африке. Чемберлен дошел до заявлений, что представители других наций поступали куда хуже – в частности, Пруссия во время Франко-прусской войны. Германские националисты сочли это серьезным оскорблением, и Бюлов настоял на том, чтобы британскому правительству была передана официальная нота протеста. Англичане попытались разъяснить свою позицию, но формальных извинений не принесли. Тогда Бюлов в январе 1902 г. обратился в рейхстаге к германской общественности с вызывающей речью. Его встретили овациями, когда он процитировал известную фразу Фридриха Великого, говорившего, что всякий, осмеливающийся критиковать германскую армию, может с тем же успехом «грызть гранит». Три дня спустя Чемберлен с не меньшим энтузиазмом ответил ему, выступая в своей «цитадели» – в Бирмингеме: «Я сказал то, что сказал. Я ничего из этого не беру назад. Я ничего не уточняю. Я ни за что не оправдываюсь. Я не собираюсь читать нотации министру, но и от него тоже их не приму». Служившему в германском посольстве барону Герману фон Экардштайну Чемберлен частным образом сообщил: «С меня хватит подобного отношения – и вопрос о сближении между Великобританией и Германией можно считать закрытым»[103].
103
Massie,