— К свиньям! Я забыл, как их звали. — Капитан ван Тох моргал в растерянности своими небесно-голубыми глазами. — У меня голова, братишка, совсем не варит. Я уже забыл, как же звали этих двух boys.
Глава 5. Капитан Я. ван Тох и его дрессированные ящеры
— Провались я на этом месте, — сказал некий человек в Марселе, — если это не Йенсен.
Швед Йенсен поглядел на него.
— Погоди-ка, — сказал он. — Дай подумать, сейчас догадаюсь, кто ты. — Он положил ладонь на лоб. — «Чайка»? Нет. «Императрица Индии»? Точно нет. «Пернамбуко»? Нет. Ага, все, вспомнил. «Ванкувер». Пять лет назад, «Ванкувер», компания «Осака-Лайн», Фриско. А звать тебя Дингль, морячок, и ты, кажется, ирландец.
Собеседник в ответ оскалил желтые зубы и подсел за столик.
— Right, Йенсен. И кстати, я пью все, что мне попадется под руку. А ты здесь откуда?
Йенсен показал кивком:
— Теперь на линии Марсель — Сайгон. А ты?
— А я в отпуске, — хорохорился Дингль. — Вот домой еду, посмотреть, сколько детей у меня прибавилось.
Йенсен покивал головой с серьезным видом:
— Что, тебя опять вышвырнули? Пьянство на посту и все такое. Вот ходил бы ты, дружище, в YMCA[9], как я, небось...
Дингль ехидно оскалил зубы:
— Это мы что с тобой сейчас, в YMCA сидим, что ли?
— Сегодня ведь суббота, — проворчал Йенсен. — А ты где плавал?
— Да на одном трампе, — уклончиво сказал Дингль, — по всяким разным островам там, на юге.
— А капитан?
— Да такой ван Тох, он голландец вроде бы.
Йенсен помолчал.
— Капитан ван Тох... Я с ним сколько-то лет назад тоже ходил, братишка. Судно: «Кандон-Бандунг», линия: от черта к дьяволу. Толстый, лысый, ругаться умеет даже по-малайски, в общем, в карман за словом не лезет. Да, я его хорошо знаю.
— Он и тогда был такой тронутый?
Швед покачал головой:
— Со стариной Тохом все all right, дружище.
— А тогда он возил с собой ящеров?
— Нет. — Йенсен на минутку задумался. — Правда, что-то я об этом слышал... в Сингапуре. Один трепач об этом заливал.
Ирландец даже немного обиделся.
— И никакой это не треп, Йенсен. Про ящеров — это святая правда.
— Тот парень в Сингапуре тоже божился, что это правда, — проворчал швед. — Но по роже ему досталось! — уточнил он с победным видом.
— Да ты послушай, как оно на самом деле, — наседал Дингль. — Я ведь это точно знаю, дружище. Я этих гадов своими глазами видел.
— Да я тоже... — признался Йенсен. — Почти совсем черные, ростом метр шестьдесят — это если с хвостом — и ходят на задних лапах. Я их знаю.
— Фу, пакость, — скривился Дингль. — Все в бородавках. Пресвятая Дева, я бы ни за что к ним не притронулся! Они, должно быть, ядовитые...
— Почему? — буркнул швед. — Мне вот приходилось служить на судне, которое перевозило кучу людей. На верхней палубе, на нижней — не протолкнешься от людей, сплошные женщины и тому подобное, они там еще танцевали, в карты играли, а я был кочегаром, понимаешь? А теперь рассказывай мне, парень, кто тут ядовитее.
Дингль сплюнул:
— Были бы это земляки, я бы ни слова не сказал. Я ведь как-то уже возил змей для зверинца, откуда-то из Банджермасина. Боже правый, какая от них была вонь! Но эти ящерицы... Йенсен, это очень странные звери. Ладно днем, днем они сидят в этих своих баках с водой, но в ночи-то они вылезают: топ-топ, топ-топ... Так, что все судно ими кишит. И вот они становятся на задние ноги и вот так поворачивают голову, следят за тобой... — ирландец перекрестился, — и шипят на людей: тс-тс-тс, ну все равно что гонконгские шлюхи! Прости господи, но я думаю, что тут дело нечисто. Если бы мне так деньги не были нужны, я бы там и часа не остался. Вот так, Йенс. Лишнего часа бы там не провел.
— Ну да, — сказал Йенсен, — и поэтому ты так спешишь к мамочке?
— В том числе. Там нужно много пить, чтобы вообще не сойти с ума, а ты сам знаешь, что капитан к пьянству беспощаден. А уж какой начался шухер, когда я одну из этих тварей пнул. Ну да, пнул ногой, и с большой радостью, дружище, даже хребет ей перешиб. Жаль, что ты не видел, как старик тогда разъярился: посинел весь и за горло меня схватил. Ей-богу, он бы меня бросил за борт, если бы не помощник Грегори. Знаешь его?
Швед кивнул.
— «Хватит с него, сэр!» — сказал этот Грегори и вылил мне на голову ведро воды. Ну, а в Кокопо я сошел на берег. — Дингль смачно плюнул, и плевок полетел по длинной плоской дуге. — Старик больше заботился об этих гаденышах, чем о людях. Кстати, он их и говорить учил! Вот клянусь, он с ними запирался и целыми часами с ними разговаривал. Наверное, он их дрессировал, чтобы в цирке выступать. Но самое странное, что потом он их выпускал в воду. Остановимся мы у какого-нибудь чертова островка, он тут же в шлюпку, катается вдоль берега и измеряет глубину, а затем запрется там, где эти емкости, откроет в борту люк и выпустит этих тварей в воду. Дружище, это надо видеть, как они прыгают в это окошко одна за другой, как дрессированные тюлени, сразу десять штук или дюжина... Ну а ночью старый Тох едет на берег с какими-то ящиками, а что в ящиках — этого никому знать не положено. Потом плывем дальше. Вот такие дела со стариком Тохом, Йенс. Странные дела. Очень странные. — Глаза Дингля даже застыли от страха. — Боже всемогущий, Йенс, как мне было там жутко! Я, братишка, пил, пил по-черному, а когда по ночам их лапы шлепали по палубам по всему кораблю, когда они выстраивались перед хозяином, как дрессированные псы, когда они начинали это свое тс-тс-тс... Я тогда иногда говорил себе: это, дружище, у тебя белая горячка начинается. Такое ведь у меня однажды уже было, во Фриско, — да ты это помнишь, Йенсен, — мне тогда все пауки чудились. Де-ли-ри-ум — так говорили врачи в Sailor hospital. В общем, я толком и не знал. Но потом я спросил Большого Бинга, видел ли он ночью то же, что и я, — и он ответил, что да, видел. Говорил, собственными глазами видел, как один ящер взялся за ручку двери и зашел в кабину капитана. Ну, не знаю, ведь Джо тоже пил по-черному. Йенс, а ты как думаешь, может, у Бинга тоже был этот самый делириум? Как ты думаешь?