За время своего пребывания при дворе императрицы Елизаветы Петровны молодая Екатерина, наблюдательная от природы, всегда готовая принять обычаи своей новой родины, не могла не почувствовать доминирующую роль Церкви в жизни русских людей.
Возможно, поэтому, описывая дворцовый переворот 1762 г., тот же К. К. Рюльер заметил: «Все вельможи, узнав поутру о сей новости, торопились во дворец. […] Они услышали во дворце торжественную службу, увидели священников, принимающих присягу в верности, и императрицу, употребляющую все способы обольщения»[107]. И далее: «В полдень первое российское духовенство, старцы почтенного вида […] украшенные сединами, с длинными белыми бородами, в блестящем и приличном одеянии, приняв царские регалии, корону, скипетр и державу, со священными книгами, покойным и величественным шествием проходили через всю армию, которая с благоговением хранила тогда молчание. Они вошли во дворец, чтобы помазать на царство императрицу, и сей обряд производил в сердцах не знаю какое впечатление, которое, казалось, давало законный вид насилию и хищению»[108].
Даже иностранец, догадываясь о насильственном смещении власти, не мог не заметить, что значит поддержка Церкви для монархини в этот момент. Тем более это условие твердо усвоила Екатерина, чье возведение на престол само по себе имело вид торжественной церковной службы.
Государыня всегда и во всем имела трезвый расчет, а религия была лучшим способом управления народом. Православие ей было необходимо прежде всего для оправдания своих притязаний на власть. Даже в своем Манифесте о вступлении на престол в качестве одной из главных побудительных причин занять трон императрица указала, что Петр III «понизил закон», то есть Православие, а она вознамерилась «вернуться к закону»[109].
Позже монархиня также не упускала случая приблизить к себе духовную персону, но никогда не обольщалась на счет представителей духовенства и не приписывала им излишней святости. Екатерина II всегда старалась подчеркнуть, что награду или повышение по службе священник получал из ее рук не как плату за труд, а как знак особой милости с ее стороны. Возведение в архиерейский сан также зависело от личного расположения государыни. В переписке с бароном Ф.-М. Гриммом она писала: «Всякий кандидат на епископство, который проповедует при мне, выбирается мною не по красноречию или учености, а по той доброте душевной, которая нам открылась в его речи»[110].
Можно предположить, что именно «сердечная доброта» являлась одним из главных качеств ее законоучителя иеромонаха Симона Тодорского, «епископа Псковского»[111], о котором государыня вспоминала в своих мемуарах.
Напомним, что иеромонах Симон был выпускником Киево-Могилянской духовной академии. Это высшее учебное заведение было прославлено своими учеными, философами и богословами, а также знаменитыми выпускниками, сделавшими в XVIII в. головокружительные карьеры в России. Достаточно вспомнить имена таких сподвижников Петра I, как архиепископ Феофан Прокопович и фельдмаршал Борис Петрович Шереметев. Выпускником академии был также первый министр просвещения России, фаворит императрицы Екатерины Петр Васильевич Завадовский. Среди тех, кто вышел из стен академии, были также Григорий Сковорода, Симеон Полоцкий, Иван Мазепа и многие другие.
По окончании обучения Симон Тодорский в течение десяти лет слушал лекции в заграничных университетах, в том числе в Галле (Германия). В историю русской Церкви он вошел скорее как писатель-проповедник и филолог-ориенталист (востоковед), поскольку в совершенстве владел рядом восточных языков: еврейским, сирийским, халдейским, арабским и греческим, а также легко мог изъясняться на немецком и латыни. Его блистательные проповеди, произнесенные при дворе по случаю больших праздников, сразу же по указу императрицы Елизаветы Петровны публиковались значительными тиражами и с восторгом принимались публикой. Однако среди его трудов не сохранилось ничего специально предназначенного для его августейших учеников, за исключением панегирического сочинения «В день венчания великого князя Петра Федоровича с Екатериной» (М., 1745). Правда, в обязанности Тодорского не входило глубокое религиозное образование уже достаточно взрослого (14 лет) наследника, а затем и его невесты. Потому четких данных о каких-либо особенностях в методах обучения иеромонаха Симона до настоящего времени нам найти не удалось.
109
См.:
110