Таким образом, время шло для меня в Боржоме далеко не скучно. Между тем произошла перемена в моей службе, за которую я считаю себя весьма признательным князю Барятинскому: 12-го июня я освобожден наместником от становившегося для меня тягостным управления Экспедициею государственных имуществ, с возложением на меня руководствования ими, и с оставлением членом Совета, а также состоящим лично при наместнике для исполнения его особых поручений[116].
Такое определение моей службы доставило мне большое удовольствие. Я начинал уже чувствовать, что управление это становится мне не по силам, о чем и прежде докладывал наместнику. Думаю, что и он не был недоволен этим, потому что по характеру своему он не терпел противоречий; а я не мог удержаться, когда по моему убеждению видел, что дела не так решаются, как должно. Особенно же это выказалось при укреплении Лорийской степи за князьями Орбелиановыми, в начале 1857-го года. Я был душевно рад, что избавляюсь от тяжелого положения при некоторых распоряжениях наместника; да и чувствовал, что старею и силы уже не те. Бывший некогда один из лучших генерал-прокуроров Беклешов сказал великую истину: «надобно служить, но не переслуживаться»; это весьма справедливо. Оставаться же только лишь членом Совета, без всякой ответственности, — почти то же, что перестать служить, с выгодою получения того же содержания, какое я получал. Пенсии такой никогда бы не дали. Да и то было не безвыгодно, что не вдруг прекращались все занятия, отчего, как известно, иные старые служивые преждевременно от скуки умирают. Еще имел я то утешение, что место мое по управлению экспедициею (с переименованием в департамент) князь Барятинский передал зятю моему Ю. Ф. Витте. В то же время, с увольнением моим от обязанностей, становившихся для меня затруднительными, я получил извещение о пожаловании меня в тайные советники. В преклонных летах подобные повышения имеют цены немного, но, как я уже говорил при этих случаях, всегда бывают более или менее приятны, быть может как отзыв прошлых времен и прошлых настроений.
По возвращении в июле в Тифлис, я вскоре переехал с семейством на летнее переселение в Белый Ключ. В августе ездил проститься окончательно с митрополитом, отправлявшимся в Киев. Грустно мне было расставаться с достойнейшим архипастырем; по в этом мире мы все осуждены к таким расставаниям, на подобие приезжающим для лечения на воды: познакомишься, иногда дружески сойдешься с кем-нибудь, и при разъезде приходится распроститься очень часто на веки. В Белом Ключе я пробыл до сентября и затем оставался безвыездно в Тифлисе до конца года. В октябре сын мой определен к главнокомандующему по особым поручениям.
В сентябре месяце приезжали в Закавказский край и в Тифлис молодые великие князья Николай и Михаил Николаевичи. Сын мой в то время находился на линии в экспедиции; начальнику отряда понадобилось передать спешное донесение главнокомандующему, и Ростислав вызвался отвезти его прямою дорогою через непокоренные горы, заселенные неприятелем. Верхом, с одним проводником, он переехал лезгинскую линию и горы, считавшиеся непроездными и недоступными, местами по каменистой, заросшей, извилистой тропинке, шириной уже аршина, иногда вовсе исчезавшей, обсыпавшейся под ногами коня, по краям отвесных скал и бездонных пропастей. Против всех ожиданий переезд совершился благополучно. Ростислав спустился в Кахетию около Сигнаха и, приехав в Мухравань, представился великим князьям, которые ночевали там проездом по краю. Затем продолжал путь в Тифлис. Переезд этот замечателен тем, что из русских мой сын совершил его первый.
116
Кн. Барятинский предлагал А. М. Фадееву высший пост, но Фадеев, при его строгом воззрении на свой служебный долг, заявил, что за несколько лет ранее, он мог бы принять предложение, но теперь, в его лета, с расстроенным здоровьем, он не был бы в состоянии исполнять свои обязанности так, как привык их исполнять всегда, а потому никак не может взять их на себя.