Окончив служебные дела в Крыму, я отправился с женою путешествовать чрез Бахчисарай и Севастополь по южному берегу. Проезжей, экипажной дороги тогда там вовсе не существовало. Елена Павловна верхом не ездила, да и я всегда был плохой верховой ездок. Погода тогда стояла, как и обыкновенно на южном берегу в октябре, прекрасная, и потому мы решились вояжировать пешком, а petites journees, и прошли пространство от Георгиевского монастыря, чрез Байдары, Балаклаву и т. д. по берегу моря до Судака, верст 150, в десять дней. Странствование наше было весьма приятное и даже с комфортом, потому что обеды и ночлеги мы имели почти всегда у жителей южного берега, из образованных европейцев. Помню из них сенатора Андрея Михайловича Бороздина (о котором говорил выше), бывшего до тех пор губернатором в Крыму, человека известного по образованию и даже учености. Он воспитывался в Англии, в Кембриджском университете, имел диплом на доктора медицины и писал рецепты, занимаясь лечением больных; но был плохой губернатор, как это часто случается с учеными. Помню также Петра Васильевича Капниста (брата известного писателя), почтенного, доброго старика, но большего чудака. В молодости он слыл большим кутилою, убил на дуэли одного гвардейского офицера и, избегая наказания, ушел за границу, вояжировал долгое время по всей Европе, а возвратясь наконец в Россию, купил на берегу Черного моря небольшой участок земли, построил там уютный домик, устроил сад и жил совершенным анахоретом; ходил каждый день пешком верст по двадцати и более и считался благотворителем всех бедных в окружности, которым помогал по мере возможности. Тогда же я познакомился с академиком Кеппеном, человеком умным, ученым и добрым. С ним я сохранил навсегда приятельские отношения, равно как и с известным нашим ботаником Штевеном, директором тогда еще только вводившегося Никитского сада; а в Судаке — с бароном Боде.
Южный берег Крыма тогда еще не представлял взору путешественника ни роскошных дворцов, ни великолепных садов, какие устроились там впоследствии; но зато, в моих глазах, он выигрывал в своем натуральном, первобытном виде; я находил его несравненно интереснее при его дикости, простоте и безыскусственных тропинках, доступных в то время только для пешеходов, а верхом еще не везде можно было проехать без труда и опасности. Впрочем, напрасно иные критикуют покойного князя Воронцова[23] за устройство по южному берегу шоссе. Я думаю, что устраивать лучшие дороги в Крыму, или где-бы то ни было в России, и теперь, а особенно тогда, всегда и везде полезно.
Шоссе по южному берегу во многом оживило его, умножило число русских помещиков и содействовало улучшению состояния поселян. А что по выбытии князя Воронцова шоссе расстроилось — это уже не его вина!
На берегу Судака тогда еще существовали остатки генуэзских стен и башен, украшавших эту живописную местность. Вблизи их находилась небольшая немецкая колония, в которой мы провели несколько дней, а в последующие наши посещения Крыма мы проживали в ней иногда по нескольку недель, в приятном обществе Капниста, барона Боде с семейством и одного англичанина Юнга, сына знаменитого английского агронома Артура Юнга. Этот крымский Юнг был человек с большими познаниями, но, так же, как и многие его соотечественники, своего рода чудак.