Пока дед гостил у нас, в доме царило шумное оживление: все носились туда-сюда, приходили и уходили гости и деловые партнеры, во двор въезжали и выезжали экипажи и дрожки. Обед подавался позже, чем обычно.
Из столовой в желтую гостиную переносили большой стол, вынимали все серебро, хрусталь и фарфор, подавали больше перемен, чем всегда, и дольше сидели за обедом. Никто из моих сестер — от старшей до самой младшей — не садился за длинный стол; для нас, к нашей великой радости, накрывали отдельно. Кормила нас няня Марьяша — задорная краснощекая девушка с толстыми черными косами и красным платком на голове, закрученным в виде тюрбана. Моя старшая сестра Хаше Фейге сама приносила нам с большого стола вкусные блюда, пироги и все такое прочее. На нас не распространялось требование строгой дисциплины, соблюдавшейся в желтой гостиной, мы были предоставлены самим себе и могли наслаждаться полной свободой.
К вечеру подъезжали и другие гости, в том числе и христиане — высокопоставленные военные, инженеры, архитекторы, с которыми дед играл в преферанс. Разносили богатый десерт, и нам, детям, снова доставалась наша законная доля сластей; а если еще мама позволяла залезть с ними на печку в столовой и зажечь там свет, мы чувствовали себя на седьмом небе. На печке было так весело, так уютно! Там даже днем царила полутьма, а в углу жили наши куклы, лежали их платья, стояли их кроватки, кастрюльки, чашки-блюдца и все тому подобное. Марьяша находилась с нами безотлучно. Она умела рассказывать такие интересные сказки! Мы забывали обо всем на свете и ничуть не соблазнялись суетой в роскошных нижних комнатах; мы и так были вполне счастливы.
Мама, однако, не любила, когда мы залезали на печку: путь наверх был довольно крутым и небезопасным. Нужно было поставить одну ногу в специально для этого сделанное углубление, а другую с размаху закинуть на печь, при этом можно было потерять равновесие и грохнуться головой об пол. Наверху нас тоже подстерегали опасности. Если в столовой происходило что-то интересное, голова сама собой высовывалась далеко за край печки, но при этом ноги болтались в воздухе. Одна из нас и вправду однажды сверзилась на пол — только тогда мы осознали всю степень риска.
Но все-таки мы часто добивались разрешения занять наше излюбленное место и торчали там целый вечер. На печке имелась довольно просторная лежанка, на ней можно было сидеть и лежать, но не стоять, потому что потолок был слишком низкий.
А в нижних комнатах продолжало царить оживление. После чая и десерта еще долго не прекращались разговоры о делах.
Дед взял подряд на сооружение Брестской крепости, а отец обязался поставить на стройку много-много миллионов кирпичей с клеймом I. Е. — своими инициалами. Суета улеглась, дом утихомирился. И дед уехал. На прощание мы получили от него в подарок красивые золотые монеты. В доме стало так тихо, как после свадьбы. (Имеется в виду свадьба сороковых, но уж никак не восьмидесятых годов.)
Но уже приближался другой дорогой гость — праздник Ханука[26] со своими веселыми волнующими событиями. К субботе перед Ханукой надо были начистить до блеска светильник — ханукию[27]. Мы, дети, всегда сбегались смотреть, как это происходит, каждая мелочь обряда приводила нас в восхищение. Светильник был сделан из плетеной серебряной проволоки и походил на диванчик со спинкой. На спинке помещался орел, а над ним какая-то птичка с миниатюрной короной на головке. С обеих сторон были вделаны трубочки, куда вставлялись восковые свечки, а на сиденье стояли восемь кувшинчиков — масляных лампадок. Существует предание о маленьком кувшинчике с маслом, который некогда, после изгнания врагов, обнаружили Маккавеи[28] в Иерусалимском Храме и которого хватило, чтобы освещать храм целых восемь дней. Зажигая светильники и масляные лампадки, евреи ежегодно отмечают день памяти Маккавеев — праздник победы.
Я помню, с каким волнением встречала Хануку в первый раз. Пока отец совершал свою вечернюю молитву, мама налила масло в первый кувшинчик, протянула сквозь трубочки фитиль и вставила две восковые свечи в маленькие подсвечники и еще одну — в корону птички. Мы, дети, стоя вокруг, благоговейно следили за каждым ее движением. Отец совершил ритуал возжигания первого огня Хануки. Он произнес предписанную формулу благословения и запалил тонкую восковую свечку, а уже от нее — фитиль в первом кувшинчике с маслом. Теперь начался праздник, ибо пока в ханукии горит масло, работать не разрешается.
26
Праздник Ханука — начинается 25 кислева (ноябрь-декабрь) и празднуется в течение восьми дней. Праздник в честь победы евреев под предводительством рода Хасмонеев (Маккавеев) над эллинистической империей Селевкидов в 164 г. до н. э. в ходе освободительной войны. Основной лейтмотив праздника — чудо, случившееся в Иерусалимском Храме: при очищении Храма от языческих жертвенников, нашелся лишь один сосуд с ритуально чистым маслом для храмового светильника, но масло это вместо одного дня горело восемь — срок, необходимый для того, чтобы священники-когены прошли ритуальное очищение и изготовили новое масло. Главный обычай Хануки — ежевечернее зажигание свечей: одной в первый день, двух во второй, и так далее.
27
Ханукия — особый ханукальный светильник с восемью подсвечниками или резервуарами для масла. Так как эти свечи запрещается использовать в каких-либо практических целях, к светильнику обычно добавляется отдельно стоящий девятый подсвечник — для свечи, от которой зажигаются все остальные. Ханукия — излюбленный объект еврейского прикладного искусства.
28
Маккавеи — нередко так называют священников Хасмонеев, Мататьягу бен Иоханана и пятерых его сыновей, из-за гонений на иудаизм поднявших во II в. до н. э. победоносное восстание против эллинистической империи Селевкидов. Во главе восстания встал третий сын Мататьягу — Иегуда, по прозвищу Маккавей (ивр. Маккаби) — согласно преданию, это первые буквы слов девиза, написанного на его знамени — «Кто сравниться с тобой, Господь». После победы Хасмонеи сосредоточили в своих руках и царскую и первосвященническую власть.