Обозленный этим непрошеным вмешательством Витте, видимо, желавшего к тому же действовать именем Государя, когда семья никаких сомнений нам не высказывала, и припомнив приглашение из Берлина проф. Bergmann'a к Боголепову[14] после его ранения, и тоже по инициативе Витте, я сказал С. Ю. довольно резко, что довольно было для русских врачей одного позора – приглашения Bergmann'а, а второго позора не нужно – ничего неясного, сложного у Сипягина нет, нужно только время, – сказал я, – приглашение иностранца послужит только поводом для насмешек немцев над нами и над недоверием к нам наших же министров.
«Не забывайте, – возразил Витте, – что Сипягин нужен Государю и России; я еще раз переговорю об этом с Государем, и если Он согласится призвать кого-либо, то мне решительно все равно, обидны ли будут насмешки немцев Кернигу и Попову, – нам нужно, чтобы Сипягин был здоров. Ведь Вам это не может быть неприятно, – попробовал Витте подкупить меня. – Вам я верю и приглашать иностранного хирурга я не предлагаю».
Меня этот уверенный и властный тон Витте еще больше рассердил, но, зная его упрямство, я ничего больше не сказал и уехал.
До доклада Витте у Государя оставалось два дня. В тот же день вечером я, ничего не говоря, попросил Александру Павловну устроить мне спешно свидание с графом С. Д. Шереметевым; она исполнила это, и на другое утро я встретил Шереметева у Сипягиных. Я прямо поставил ему вопрос – беспокоится ли семья и желает ли она консультацию с иностранцем? Шереметев ответил отрицательно и заявил, что жена и вся семья вполне доверяют мне и приглашенным мною врачам. «В таком случае прошу Вас, граф, по возможности сегодня или завтра съездить к Государю и успокоить Его, так как Его Величество беспокоится за Д. С., а Витте все предлагает Ему вызвать иностранца, что я считаю излишним и не политичным по отношению к министру вн‹утренних› дел. Иностранцам совершенно не нужно знать, в каком состоянии здоровье наиболее близкого к Государю Его министра, тем более, что Д. С. по временам бредит и, Бог знает, что может наговорить немцу». Шереметев был, видимо, тоже недоволен вмешательством Витте и обещал мне исполнить мою просьбу. Сам я тотчас написал письмо Государю, в котором изложил мое мнение о состоянии здоровья Сипягина, полное доверие к врачам семьи и нежелательность приглашения иностранного консультанта.
Дня через три я снова встретил Витте и спросил его, говорил ли он с Государем. – «Да, – сказал С. Ю., – но Государь находит, что это дело семьи, а граф Шереметев, которого Он случайно видел, против консультации». Так я спас Кернига и Попова от неприятного вмешательства Витте, о чем мои коллеги и не подозревали.
Сипягин поправился и, по моему совету, поехал долечиваться в Aix-les-Bai, откуда вернулся совершенно здоровым.
В следующую зиму Сипягин переехал в новый министерский дом на Фонтанке, специально для него перестроенный и роскошно отделанный. И там была устроена русская столовая, но уже очень роскошная. Отделка дома происходила в отсутствие Д. С. под руководством Трепова[15] и значительно повредила Сипягину в общественном мнении, а Трепову, кажется, и по службе, так как он перестарался и значительно превзошел смету. В Петербурге много говорили, что отделка и меблировка дома министра вн‹утренних› дел слишком роскошна и стоила безумно дорого. Сипягина громко обвиняли за то, что он позволил себе такую роскошь. Говорили – вот думали, что этот барин не польстится на казенный сундук для отделки своей квартиры, а вышло иначе – сделал он, как все. Мне лично было очень досадно за Д. С., было бы лучше, если бы его казенная квартира была устроена скромнее, это более подходило бы к типу старого барина, каким его справедливо многие считали.
Конечно, во время болезни я с Д. С. о делах не говорил, а в следующую зиму с ним не встречался.
Ранней весной в так называемых левых кружках заговорили о готовящемся покушении на Императрицу Марию Федоровну и о том, что покушение это не невозможно. По этому поводу у меня был разговор с состоявшим тогда при Императрице Князем В. А. Барятинским, который просил меня побывать у Сипягина и узнать его мнение. Я попросил у Сипягина аудиенции, и он принял меня на другое утро у себя в кабинете на Фонтанке. Я изложил ему наши опасения и просил его меня не спрашивать, из какого источника мои сведения. «Мне достаточно, – сказал Д. С., – что Вы мне это говорите; больше мне, разумеется, от Вас знать ничего не нужно, а тем более спрашивать у Вас что-либо. Мы этого не слышали, и я сомневаюсь, чтобы это было серьезно; во всяком случае я приму все меры».
14
Боголепов Николай Павлович (1846–1901), профессор римского права, ректор Московского университета (1883–1887, 1891–1893), министр народного просвещения (1898–1901). Убит эсером П. В. Карповичем.